ДИРЕКТОР ВОЙНЫ

Грицак не любит публичность. Целый год - с момента вступления в должность - редакция LIGA.net добивалась этого интервью. Глава СБУ не хотел давать его никому, лишь однажды согласившись на 30-минутный разговор на 5 канале. Наша беседа в общей сложности длилась более четырех часов.

Первый раз я увидел Грицака в зоне АТО в самые тяжелые моменты российско-украинской войны, когда он занимал пост первого заместителя главы СБУ - начальника Антитеррористического центра и курировал спецоперации сил АТО в зоне боевых действий. Личная встреча состоялась в апреле 2016-го в Краматорске на прифронтовой базе одного из элитных боевых подразделений СБУ. За стаканом чая и тарелкой шурпы, было сказано немало: вспоминали погибших, жаркое лето 2014-го, пили за победу. К вечеру контакт был налажен: глава СБУ пообещал, что уже в ближайшее время даст интервью.

Через два месяца Грицак выделил на интервью один час. После беседы в его планах была рабочая поездка на юг Украины. Когда время, отведенное на беседу истекло - разговор только начинался. "Нет другого выхода - придется ехать с вами". - сказал я. Глава Службы согласился. Через час машины главы СБУ выехали из Киева с одним непривычным пассажиром. Несколько дней внутри системы заставили пересмотреть взгляды на работу спецслужбы. О многом услышанном и увиденном нельзя рассказывать - по понятным причинам. Умный читатель увидит больше между опубликованных строк.

— Самый большой успех - мы смогли сохранить целостность нашего государства после аннексии Крыма, смогли заблокировать российские войска в зоне АТО и не дали распространиться терроризму на другие области Украины. Это касательно войны.

Реформы. Мы создали Службу безопасности, способную адекватно реагировать на вызовы. Наш главный вызов — это Россия, а вовсе не террористы ДНР/ЛНР. Мы воюем с Россией. Она управляет так называемыми «корпусами» террористов, всеми процессами на захваченных территориях.

Консолидация. На этом этапе мы помогаем объединить политические элиты во имя государства. Это важно, потому что цель России - в том, чтобы разъединить наше общество.

Мы предотвратили множество терактов, в том числе за рубежом, на территории Европейского Союза — во Франции. Это была операция, которая длилась более полугода, было задействовано много сил. Такой операцией могла бы гордиться любая спецслужба мира. Нас стали воспринимать сильные спецслужбы планеты, причем, входящие в пятерку сильнейших. Нас воспринимают как партнера, мы делимся нашим опытом, полученным в ходе ведения гибридной войны. По сути, мы первые, кто в современном мире столкнулся с такого вида войной. Поэтому все, что нам удается сделать, пользуется большой заинтересованностью со стороны наших коллег на Западе.

— Потери. К сожалению, за время моей работы погиб один сотрудник, 9 декабря 2015 года. Несколько бойцов получили ранения. Это моя проблема. Мне трудно смотреть в глаза родственникам. Вчера к нам приходила Ирина, жена погибшего Андрея Кузьменко. Она приходит к нам. Мы ее семья. Мы берем шефство над детьми погибших, чтобы они чувствовали опеку и не чувствовали себя брошенными и ненужными. Это важно.

К сожалению, нам не удалось полностью очиститься. Мы взяли курс на реформирование, отправили на рассмотрение СНБО проект реформирования Службы. Но пока есть то, что есть. Когда я пришел, собрал руководящий состав и сказал просто: уважаемые друзья, время такое, что надо выбирать — мы меняемся, то есть работаем честно, или, если вы к этому не готовы, лучше уходите. У меня нет никаких обязательств перед вами, кроме как дать вам возможность честно работать на полную мощность.

Тезисно наш проект реформирования СБУ предполагает, что модель Службы будет перестроена по примеру передовых спецслужб мира. Мы взяли курс на европейскую и евроатлантическую интеграцию, поэтому и функциональность наших спецслужб должна быть подобна той, в которой работают наши коллеги. Мы не одни в этой работе — нам помогают наши партнеры. Но мы реформируемся на марше, при этом каждый день вынуждены доказывать свою эффективность.

— Сожалею, что в самом начале не предпринял более резких изменений в организации и построении работы СБУ. Я не говорю о кадрах. Речь, главным образом, об организации работы, например, в части аналитики.

На то время важнее всего было повысить дееспособность Службы в районе проведения АТО. В результате с 20 человек по состоянию на начало лета 2014-го года мы нарастили количество оперативников до 800 офицеров. Чтобы вы понимали, среднее управление в рядовой области — это около 150 оперативников. Таким образом, ротационным методом мы дополнили силы наших управлений в Донецкой и Луганской областях.

— Не могу рассказать все детали операции. Но кое-что могу рассказать не в ущерб следствию.

На территории Украины появляется иностранец, проявляющий повышенный интерес к вооруженным формированиям, отправляется в зону АТО, общается с представителями украинской армии и добровольческих батальонов. При этом он предлагает предоставлять гуманитарную помощь — амуницией, оснащением и так далее. Выстраивает отношения. А уже немного позже начинает ставить вопросы, можно ли в Украине приобрести средства поражения. Эти вопросы он задал не одному человеку, а многим. Подразделение военной контрразведки СБУ в зоне АТО, кстати, усиленное нами в четыре раза, получило информацию об этом иностранце.

Мы начали присматриваться к этому человеку ближе. Это было еще под конец 2015-го года. Начали его отрабатывать. Во время непринужденных бесед он рассказал, как он недоволен деятельностью французского правительства, миграционной политикой, которую оно проводит, остро критиковал все, что происходило во Франции. При этом он продолжал попытки приобрести оружие. В рамках украинского законодательства мы начали оперативную комбинацию, в ходе которой ему такую возможность предоставили. Если человек твердо хочет купить оружие, твердо решил устроить проблемы во Франции - он его все равно купит. Тем более, что нам стало известно о его неудавшейся попытке купить оружие на территории Сирии.

Он рассказал, что дома у него действует подпольная организация крайне правого толка, которая планирует ряд терактов. Когда ему дали в руки автомат Калашникова, стало ясно, что он не первый раз держит оружие в руках — специалист это видит, даже по тому, как лег палец вдоль коробки. Оказалось, что он очень хорошо разбирается во взрывчатке и умеет обращаться с ней, хорошо стреляет. При этом он очень хорошо уходил от наружного наблюдения, используя классические приемы спецслужб. То есть, его всему этому учили. Позже мы выяснили, что он действовал не один. В Украину приезжали еще несколько французов, контакты с которыми мы зафиксировали.

— С ними работают наши французские коллеги — информацию мы передали. О серьезности намерений этого человека и его группы говорит его готовность оставить несколько тысяч евро залога для того, чтобы купить оружие в Украине. «Если мы не у вас, то где-нибудь в другом месте купим», - говорил он.

Оружие он хотел получить до мая 2016-го года. В процессе работы с ним нам стало известно, какие объекты он и его организация планируют взорвать во Франции. Среди прочего речь шла о местной налоговой, синагоге и мечети.

— Абсолютно верно. В очередной раз приехал другой гражданин с новой партией денег для приобретения оружия. Мы задокументировали каждый шаг. Они делали это крайне конспиративно и по лекалам спецслужб. Когда мы ознакомили французских коллег с нашей работой по их гражданам в Украине, они были крайне удивлены качеством операции.

Гражданина Франции мы задержали в пункте пропуска Ягодин 21 мая 2016 года. При нем было 125 кг тротила, 100 детонаторов, пять автоматов Калашникова, более пяти тысяч патронов, два противотанковых гранатомета РПГ и 18 выстрелов к ним, 20 балаклав и другие вещи. К сожалению, только вечером 7 июня к нам обратилась французская сторона, чтобы приобщиться к делу.

Мы видели эти комментарии из Франции, мол, мы чего-то не передавали... Однако, я подчеркну, что существует процедура, а официально документы от французской стороны были получены только вчера вечером (эта часть интервью записывалась 8 июня, - ред.). Не хочу, чтобы эти слова воспринималось как критика в адрес наших французских коллег. Мы в целом с ними продуктивно сотрудничаем, однако, с другой стороны, если бы мы от партнерской спецслужбы получили информацию о том, что гражданин Украины пытается приобрести взрывчатку для проведения терактов в нашей стране, наш сотрудник был бы отправлен в эту страну ближайшим рейсом.

— Он прошел все необходимые процедуры. К нему были допущены представители французского консульства. Забавный момент: когда его взяли на границе, задержали, потом подняли с земли, то первыми его словами было: «Передайте моему боссу, что во вторник я не смогу выйти на работу и мне надо найти замену».

— Часть преступления он совершил на территории Украины. Нашу часть мы отработаем. Французская сторона будет присутствовать при процессуальных действиях, которые будут происходить в Украине. Если будет решение через Генеральную прокуратуру, то в будущем может быть рассмотрен вопрос его передачи.

— Я очень осторожно отношусь к комментариям по теме обмена. С 2014 года мы провели множество обменов, начинали вместе с Юрием Тандитом. За это время я ни единого раза не дал комментариев по этому поводу. Это не означает, что мне нечего сказать - когда видишь побитых парней с вырезанными на спинах тризубами, или, как у Рахмана, раздробленными плоскогубцами суставами на пальцах рук - комментировать здесь нечего.

Что касается Нади Савченко — это коллективная работа. Ни с кем по ту сторону границы я лично не контактировал. Да, мы проводили работу по организации этого процесса. Мы передавали людей синхронно, потому что существовала угроза обмана: мы подготовим все, а нас обманут. Но операция прошла успешно. Слава Богу. А все остальное не имеет значения.

— С Медведчуком я познакомился в 2008 году. Это касалось темы раскрытой схемы подкупа избирателей «Вавилон». СБУ проверяла причастность Медведчука к этой теме. Во второй раз мы с ним говорили, в 2015 году, когда руководством было принято решение о привлечении Медведчука к процессу обмена заложников. В то время я постоянно находился в АТО. На улице было очень холодно, это был один из первых с его участием обменов. Мы стояли в поле, район Ясиноватой. Третий час ночи. Медведчук приехал в туфлях на тонкой подошве. Приехал вместе с Кононовым по прозвищу «Царь» — так называемым «министром обороны» террористической организации ДНР. За три часа, которые мы там простояли, он очень замерз.

— Можно по-разному относится к людям, которые занимаются обменами. Но в самом начале я сказал себе и команде: кто бы нам не помог с той стороны достать наших людей - мы будем пользоваться этими услугами. Но я ненавижу пиар на этих вещах.

В какой-то момент обмен зашел в тупик — в силу разных обстоятельств, о которых можно долго дискутировать. Было принято решение о включении в группу Медведчука. Был проведен один очень хороший обмен - мы отдали 220 человек, но забрали более 150 человек своих. Это было перед новым 2015 годом Тогда Медведчук нам действительно помог.

— Надо разделять то, что делает человек позитивного и негативного. Если в каких-то ситуациях он помогает нам вытащить наших людей - это позитив. Роль Медведчука — она есть, здесь нечего скрывать, он контактирует с другой стороной. Но если он или его организация проводят работу во вред интересам Украины, то мы документируем эту подрывную деятельность и будем давать ей правовую оценку.

— Любое движение или политическая партия - это большое количество людей. Если деятельность организации выходит за пределы своего устава, это документируется, а потом через суд принимается решение о снятии организации с регистрации. Если деятельность продолжается, то включается следующий этап — их действия уже квалифицируются через призму уголовно-процессуального кодекса.

Что касается Украинского выбора. Как и во многих других общественно-политических объединениях, там есть люди, деятельность которых можно и нужно квалифицировать через призму уголовного и уголовно-процессуального кодексов. Если кто-то пытается призывать к силовой смене власти, изменению границ или подпадает под статью «государственная измена» - мы обязательно будем деятельность таких людей пресекать.

Поверьте, СБУ работает над многими проблемами. Негласно мы сопровождаем деятельность структур, которые могут нанести вред интересам безопасности государства. На этапе, когда мы видим, что деятельность организации выходит за пределы законодательства - мы документируем, квалифицируем и регистрируем уголовное производство. 25 апреля такое производство против Украинского выбора было нами открыто — проверяем на сепаратизм.

Иногда сложно доказывать обществу эффективность нашей работы. Взять Краснова. Установленный нами 100% российский агент. Но к нам приходили с файерами: как же так, что это вы патриотов притесняете. Мы были вынуждены публично предоставить доказательства его преступной деятельности.

— Познакомились мы с Петром Алексеевичем в 2006-м году, когда я возглавлял киевское управление СБУ. Это было время, когда президент работал секретарем СНБО. Проводились совещания. Он жестко координировал деятельность силового и правоохранительного блока. Потом мы вообще не поддерживали никаких отношений. Но произошел Майдан, Революция достоинства. Наша встреча произошла в самый разгар событий. Был он, я и Юрий Витальевич Луценко.

— 15 ноября 2013-го года я устал находиться «в распоряжении» (сотрудник не занимает никаких должностей, не получает зарплату, но формально остается служащим СБУ, - ред.), написал рапорт на увольнение. На меня давили, чтобы я ушел. Я сказал: хорошо, увольняйте меня, я не буду восстанавливаться по суду и так далее — увольняйте. Но без моего рапорта, потому что я ничего не нарушил. К тому времени у меня было три ордена, медаль за мужество и отвагу - за каждый из которых я могу рассказать, за что я их получил. Но когда ситуация в стране зашла слишком далеко — я написал рапорт. Побили студентов. Началась горячая фаза Майдана.

Даже моя мама, которой на тот момент было 78 лет, приехала в Киев на Майдан. Это не пустые слова. Я был на Майдане, общался с парнями, с Правым сектором. С 1990-х годов общался с Николаем Карпюком и Сашком Билым. Уже на Майдане познакомился с Ярошем. С афганской сотней.

— Да, было общение. Было трудное время, когда начались первые выстрелы. Периодически мы общались. И потом, когда была президентская кампания, меня попросили консультировать по вопросам безопасности. Большая часть моей профессиональной карьеры была связана с противодействием терроризму, так что это было для меня естественно.

— Не совсем корректно будет мне раскрывать детали нашего общения. Мой рапорт на увольнение в СБУ пролежал три месяца. Когда ситуация во время протестов на Майдане зашла в тупик, один из руководителей подразделений Службы пригласил меня и сказал: ситуация заходит в тупик, нужны специалисты, которые могут дать совет. Я спросил: что вы хотите от меня? Мне сказали, что нужна коммуникация с другой стороной. Все понимали, что все идет к крови. Я ответил, что готов помочь не допустить кровопролития.

У меня был опыт Оранжевой революции 2004 года, которая коснулась меня напрямую. Мы тогда не позволили пролиться крови. Это, конечно, не моя заслуга, а всей Службы. Но у меня был опыт и ради страны я откликнулся, сказал, что на конструктив готов работать. Со мной никто не проводил собеседований. Я не видел Якименко (ныне - беглый экс-председатель СБУ - ред.) - он даже не знал, как я выгляжу. Я отвечаю за свои слова.

За неделю до расстрелов на Майдане меня оформили офицером по особым поручениям. Ситуация на Майдане уже напоминала клинч. Я давал свои предложения о том, как наладить диалог и не допустить крови.

Готов ответить перед кем угодно: ни к плану Бумеранг (АТО по разгону Майдана, - ред.), ни к каким-либо другим вещам я не имел отношения. Все мои предложения были направлены на то, как выйти из уже далеко не политического кризиса. Но здравый смысл, к сожалению, не победил.

— Нет. Я общался с парнями из Правого сектора, Самообороны и афганцами. С другой стороны я общался с оперативными подразделениями СБУ, общался с Альфой. Я их всех знаю — с обеих сторон. И потому мне легко было находить общий язык и с теми, и с другими.

Начальник Альфы Александр Устименко, которого вы лично знаете, тогда возглавлял первое боевое управление. Я говорил ему: Саша, не допусти кровопролития. Никто потом вас не защитит — ни вас, ни оперов. Тут стоит миллион украинских патриотов. Перспектив у этой власти нет. Саша ответил: да, я понимаю. И мне кажется, что это тоже сыграло какую-то роль. Когда случилось непоправимое, когда погибли парни из Небесной сотни, и потом, когда началась российско-украинская война в Донбассе, позднее, когда я был назначен первым заместителем председателя Службы безопасности Украины - начальником АТЦ мне было легко построить отношения с нашими парнями из Альфы.

До этого мне предлагали занять должность первого заместителя председателя Службы - начальника главного управления «К». Я отказался, сказал, что не хочу, что мое место не здесь. Тогда Петр Алексеевич сказал: «Тогда у тебя есть другой вариант. Нам нужен сейчас директор войны». Я сказал — есть. Указ был подписан в половину двенадцатого ночи. Я позвонил одному из руководителей тылового обеспечения Службы, сообщил, что меня назначили главой Антитеррористического центра. Попросил открыть склад, и выдать автоматы, боекомплект и так далее. В два часа ночи мы взяли три автомата Калашникова, 7.62 калибр боекомплект, взяли старые броники Службы, которые ничего не держат, один из сотрудников дал свой камуфляж, мы взяли бус и уже в 10:00 утра были в Славянске. Так я попал на войну.

— Очень сложный вопрос. Вопрос, почему они погибли, почему пошли под пули - это одна часть вопроса. Они понимали, что могут умереть. Но они этого не хотели. Они этого не планировали. Почему кто-то отдал приказ стрелять? Я скажу о тех, кто погиб. Мы встречаемся с их близкими. Мы первыми в Академии СБУ поставили памятник героям Небесной сотни, чтобы формировать украинский патриотизм в наших курсантах. Там же мы встречаемся с семьями погибших. Я попросил, чтобы родственники рассказали курсантам и студентам о своих погибших сыновьях и отцах - какими они были.

Никто из них не успел сказать своим близким самые важные слова — детям, мамам, родителям, женам. «Я тебя люблю», «Папа, прости за все, что сделал не так». Они не вернулись. Отдали самое дорогое — жизнь.

Почему так случилось — почему убили людей? Надо быть нелюдем, чтобы дать такой приказ.

Я думаю, в этой ситуации ключевую роль сыграли российские советчики. Сейчас это уже очень тяжело доказать. Но тогда политические руководители проводили постоянные консультации с Кремлем и российским руководством. Я уверен: давались какие-то гарантии, мол, мы вас не бросим. Так оно и случилось: все, кто виноват в расстрелах людей на Майдане, теперь в России. И нам их не отдают. Разве это не доказательство роли Москвы, не доказательство того, что Россия координировала все эти вещи?

Меня критикуют, когда я говорю о российском следе. Но для кого секрет, что российские ФСБшники приезжали в Украину и чувствовали себя в стенах СБУ как дома? После революции мы арестовали заместителя начальника киевской контрразведки, который работал в интересах Москвы? Контрразведки! Это же он должен был искать агентов страны, с которой у нас не объявленная война. И он работал в интересах России.

— За время моей каденции, как бы мне ни было обидно, но мы уже открыли 39 уголовных производств против наших офицеров. За год. Если говорить о чистках в СБУ, то тут делается многое. Я собрал руководителей и сказал: «Голодные среди вас есть? У кого-то дома нечего кушать? Кого-то не устраивает зарплата? Ходите в порванных носках? Или еще что?». Молчат. Я еще раз спросил злее: «Голодные есть, спрашиваю!? Нет. Так вот. Правила простые. Я гарантирую, что никто вам не скажет зарабатывать деньги и носить их мне или кому-то из моих заместителей. Если о таких фактах узнаете - берете подонка за ухо и ведете ко мне». Теперь правила игры требуют максимальной мобилизации.

На то время, когда я приступил к обязанностям главы СБУ, я только вернулся с войны. Те, кто прошел войну, и те, кого там не было - по ментальности отличаются очень сильно. Потому что когда ты видишь, как на твоих глазах гаснет чужая жизнь... Я никогда не забуду момент, когда я впервые увидел смерть. Когда мне впервые пришлось брать фрагменты тела и складывать в черный мешок. В таких ситуациях не бывает ни генералов, ни полковников. Когда разрывается град — он по званиям не выбирает. Мы блевали, когда собирали фрагменты тел. Нельзя это забыть. И когда я вернулся в Киев, то сопротивлялся до последнего, не хотел сюда идти, но я солдат. Сказал себе, а потом команде: «Правила простые. Мы либо защитим страну, либо потеряем ее навсегда».

Российская гибридная война распространяется далеко за пределы зоны АТО. Она есть в Киеве, есть в Одессе, есть в Харькове. Мы предотвратили расчленение страны на российские бандитские анклавы по примеру ДНР/ЛНР. Мы остановили сценарии создания так называемых Харьковской, Херсонской, Николаевской, Бессарабской и так далее "народных республик". В Одессе ситуация была просто катастрофической. Мы были на пороге второго фронта, когда русские были готовы из Приднестровья войти в Одесскую область под видом «ополчения». Об этом никто не говорит.

— Общаемся с президентом практически каждый день, включая выходные дни. Основная тема, как правило, ситуация в зоне АТО. Президент интересуется нашей работы по локализации террористических групп, а также по раскрытию резонансных преступлений. Интересуется как главнокомандующий.

Бывают дни, когда он вызывает меня на совещания два, три раза в день, когда это касается каких-то событий в государстве, координации с другими правоохранительными органами. Часто эти совещания проходят в присутствии секретаря СНБО, министра обороны, начальника Генерального штаба, иногда — генпрокурора, когда речь идет о каких-то стратегических вещах, связанных с присутствием российского капитала в Украине, когда нужна консолидированная работа фискалов, СБУ и других служб.

— Нет, президент с такими просьбами ко мне никогда не обращался. Он может высказывать возмущение какой-то ситуацией - как человек. Его оценка может не совпадать с моей или генерального прокурора. Но он никогда не ломает через колено. Он понимает границы своих полномочий как президента Украины, у него блестящее образование, он юрист, в том числе.

У нас есть определенная планка отношений, которая была определена им же в самом начале. Мы договорились, что я всегда говорю правду — меня это полностью устраивает. Если я потеряю возможность говорить правду или президент перестанет ее слышать — нет проблем, я развернусь и уйду. Это один из ключевых моментов.

Иногда у него бывают эмоции, как и у каждого нормального человека. Это, наоборот, хорошо, когда человек их проявляет. Но он никогда не унижает и не оскорбляет людей. Это важно.

— Не единожды. Иногда я чувствую, что я сам на грани, когда привожу аргументы. Когда эмоции стихают, конечно, я понимаю, что все-таки спорил с президентом. Но, скажем так, он сердится, я тоже как-то эмоционально реагирую на какие-то вещи. Но он никогда не переходил каких-либо границ — как и я, если это не касается моей чести и достоинства.

— Конечно, чувствую. Единственное: в марте 2010 года меня вывели в распоряжение и я никак не мог влиять на то, что происходило в службе до середины февраля 2014 года. Но надо сказать, что именно в это время - с весны 2010 по февраль 2014 года - СБУ как никогда была под влиянием российских спецслужб. ФСБ чувствовала себя в Украине чрезвычайно свободно. Я молчу о том, что проводились совместные учения. Это все продолжалось до тех пор, пока не случилось то, что случилось. Придушить жажду украинцев к свободе в Кремле не смогли. Как мог - я пытался влиять на то, какой была Служба. Но не имея никаких властных рычагов остановить то, что приближалось, было невозможно.

— Да, поддерживаю. Но я против люстрации, которая проходит по формальным признакам. Например, какой-то заместитель начальника регионального органа в Тернополе попал под люстрацию. Он в глаза Януковича никогда не видел, ничего плохого не сделал. И его, по формальному признаку, увольняют. Это просто как пример. И при этом есть люди, которые вообще не имели отношения к руководящим постам, но творили беспредел - ломали судьбы, поджигали активистам машины. Их люстрация не касается.

К сожалению, нынешняя люстрация выбила из СБУ много хороших кадров, которым мне стыдно смотреть в глаза. Они приходят и говорят: «Василий Сергеевич, пусть придет хоть один человек с Майдана и скажет, что я сделал что-то не так или чем-то навредил во время Революции достоинства».

— Подчеркну: люстрация нужна, те, кто совершил преступления, кто вредил украинскому народу, а ведь речь о Службе безопасности Украины — читай, украинского народа — с ним надо поступать как положено: увольнять или сажать за решетку, если есть состав преступления. Я понимаю, что это чрезвычайно тяжелый труд. Но есть решения о люстрации, которые я хотел бы пересмотреть.

— Мы воевали... Конечно, проводили много рейдовых операций. К счастью, за время моей работы в АТЦ были только ранения. Мы не посылали людей на задания без разведки и глубокой проработки вопроса.

Тактические ошибки, конечно, были. Не поверю тому, кто скажет, что делая что-то впервые, не допускал ошибок. Иногда выходили за рамки закона. Например, ничем не предусмотрено существование объединенного штаба центрального управления СБУ в зоне АТО. Этот штаб контролирует работу 800 сотрудников, которые на ротационной основе выполняют задачи в зоне войны. И это не считая управлений областных — донецкого и луганского. Эти 800 человек делают основную работу по поддержанию украинской власти на территориях, подконтрольных Украине. Мы помогаем местным властям поднимать все украинское на этих территориях, держать порядок и боремся с диверсантами, собираем разведданные.

— Это банальное словоблудие: «Он виноват, он преступник». Хорошо, дайте, пожалуйста, факты, попробуем разобраться. В каких политических разборках мы принимали участие? Президент потому и доверяет мне, что я не играюсь в политику, не являюсь бизнесменом или олигархом — никому не принадлежу и никому ничего не должен. Я на стороне правды. И это гораздо сложнее.

— Я не считаю, что мы нанесли удар по репутации службы. Есть некоторые вещи, которые мы до сегодняшнего дня исследуем. Никто не говорит о том, как бригада Кошляка (днепровский авторитет, владелец так называемой охранной фирмы Леон) работала в Запорожье на отвалах. Эти парни были подконтрольны мы знаем кому. Мы проводили разведку, есть фото и видео, как в районе отвалов оборудованы пулеметные гнезда, люди в балаклавах и с автоматами Калашникова. Мы планировали масштабную реализацию задержания этой бригады в Запорожье, но странным образом информация вытекла и через несколько дней эти люди исчезли. Мы были готовы брать их — все было отдокументировано. Поэтому когда мы заходили в Днепр, мы понимали все риски. Там могли находится люди, которые могли быть вооружены.

— Моя позиция очень простая. Когда я собираю представителей добровольческих батальонов, бывших сотников Майдана, афганцев, Автомайдан и многих других, кто был на востоке, я объясняю, что я против людей с оружием в тылу. Нельзя ездить с автоматом в багажнике в мирных городах Украины. Я против создания частных армий. Если кто-то создает армию, то очень мало кто создает их с целью защиты. В основном — для нападений и рейдерства, выполнения задач за вознаграждение.

Если мы хотим быть демократической страной — это недопустимо. Я считаю, что к этому времени мы смогли в этом вопросе навести порядок. Конечно, пока сделано еще не все. На руках у людей еще остается много оружия. Мы этим занимаемся.

— Пока продолжается необъявленная Россией война — этот список не будет исчерпан. Мы продолжаем брать в плен российских солдат, десантников, офицеров. Всего через украинскую контрразведку прошли порядка 100 граждан Российской Федерации, имевших отношение к событиям в районе АТО.

Я бы хотел добавить и о другой проблеме. 19 из 25 задержанных в прошлом году на территории Украины представителей террористической организации Исламское государство прибыли в Украину с территории России. Кто-то из них родом из Таджикистана, кто-то из других стран. Но все они заехали с территории РФ. И при этом я как-то не слышал о больших успехах в борьбе с исламским фундаментализмом или международным терроризмом в России — это свободная для террористов территория.

Сейчас у нас находится гражданин Турции, причастный к Аль-Каиде. Он был в розыске по линии Интерпола. Задержан при попытке оформить заграничный паспорт. Он хотел легализоваться у нас и выехать за пределы Украины. Это действующий член Аль-Каиды. Как только пройдем все процедуры — экстрадируем его в Турцию.

— Откровенно говоря, мне тоже так кажется. И это легко объяснить. Первое и самое главное: мы пустили наблюдателей к 600 арестованным — подконтрольные Москве группировки ДНР/ЛНР только к четырем.

Представитель ООН подтвердил, что их не просто не пустили в секретные тюрьмы россиян в ЛНР. Представителей ООН в принципе не пустили на захваченную террористами ЛНР территорию. В Луганск не пустили.

Я сказал: подождите, тогда какие вопросы к нам? Мы вас не пустили в районное подразделение СБУ. Это режимный орган. Мы собирали юридический консилиум с экспертами по международному праву. Есть украинское законодательство. Есть порядок допуска на объекты, где циркулирует информация ограниченным доступом. То есть, даже не каждый офицер СБУ может попасть в то или иное помещение.

Вопрос вот в чем. Существуют современные способы фиксирования информации. Для меня, как сотрудника спецслужбы, достаточно зайти в какое-то помещение, чтобы оценить, как мне потом засверлиться в это помещение и получить доступ к всему, что мне требуется. Когда мы находимся с дружескими визитами у коллег в других странах, нас же никуда не пускают, кроме как в комнату для приемов. Нас не заводят в каждую комнату.

— Да. От нас требуют - откройте нам эту дверь, пустите нас сюда, откройте чердак, откройте подвал, откройте здесь. Я дал полный доступ к местам, где мы содержим людей. Абсолютно полный доступ.

Конечно, надо быть откровенными. Есть наши отделения, где работают наши оперативники. Невозможно взять террориста в АТО и сразу доставить в киевское СИЗО — его везут в ближайшее отделение, опрашивают, а потом передают дальше. Целая процедура: куча бумаг, подозрение, санкция суда, СИЗО.

Но вот приезжает группа иностранцев — 14 человек: пустите нас везде. Ну, как это — везде? Мы им объясняем, что, ребята, да, вы получили мандат на все места, где могут удерживаться люди, а не заходить в каждую комнату, в которую вам захочется.

Так что — да, мне кажется, что российский след в раскручивании в медиа этой истории прослеживается очевидный. Никто ведь не трубит, что сотрудников ООН в принципе не пустили в Луганск. А почему бы не поехать в Горловку? Я оттуда лично забирал людей. И там до сих пор сидят наши заложники, например, в подвале Артемугля. СБУ известны места удерживания более 50 наших граждан из 113. Пожалуйста, поезжайте, посмотрите. Не едут.

Мы не отказываемся. Мы открыты. Но нельзя иностранцу просто взять и зайти на режимный объект СБУ. Это запрещено законом. Должна быть соблюдена процедура. Они этого не поняли и требовали пропустить сию минуту и везде. Мы дадим доступ туда, куда захотят — но на режимных объектах только в сопровождении и с соблюдением требований информационной безопасности.

— Основная на поверхности — усиление российских спецслужб, вызванное эффективной деятельностью СБУ. Мы противодействуем — они наращивают давление. Россия имеет мощный потенциал, включая информационные кампании против Украины.

В этом смысле есть один очень интересный аспект — изюминка, я бы сказал. После обмена Афанасьева и Солошенко моего советника Юрия Тандита спросили: почему российское политическое руководство заинтересовалось украинскими гражданами, а не гражданами РФ, задержанными в Украине? Я проанализировал его ответ в интернете и сказал Юре: я бы на твоем месте сказал иначе. Почему они их забрали? Я сейчас скажу — возможно, это просто мой анализ...

— Вы оказались чрезвычайно близки к цели. Проблема простая — неудавшаяся попытка создания «Народной рады Бессарабии», которую Москва проиграла.

— В узком кругу я доложил о ситуации в Одессе и подготовке планов по второму фронту - президенту и начальнику Генштаба.

— Они были, мягко говоря, удивлены.

Куратор проекта «Бессарабия» - Инал Ардзинба, первый заместитель советника президента РФ Владислава Суркова. Ардзинбе оглашено подозрение, он находится в розыске. Глищинская, которую мы отдали, была на прямом контакте с Ардзинбой. Второй — Диденко, который прыгал от Альфы из окна и поломал себе ноги. Почему он убегал? За ним тоже стоял Ардзинба.

Теперь дальше. По нашей информации, в связи с провалом проекта Бессарабия, так называемая группа ФСБ в московской верхушке обвинила в этом группу Суркова- Ардзинбы. План не удался. Гибридная война на юго-западе Украины с выходом на Европу не началась. Посмотрите аналитику за прошлый год — весна и лето. Что происходило в Молдове? Ее колотило. У меня был разговор об этом с руководством спецслужб Молдовы. Россияне провалились. И это стало предметом серьезных разбирательств в Москве.

Но зачем Москве нужны два контактных лица, которые вместе с Сурковым и Ардзинбой курировали эту операцию? Мое скромное предположение: эти люди нужны для того, чтобы они приехали и рассказали, какую информацию они передали следствию, как была организована наша работа с ними, на чем они прокололись, где провалились. Все это надо, чтобы проанализировать недочеты на будущее. Ну и, разумеется, чтобы одна группировка влияния в московской верхушке нанесла удар по другой. Сейчас между ними разборки — это наша оперативная информация. И эти люди, которых мы отдали Москве в обмен на наших патриотов, помогут этим группам воевать между собой.

Если говорить далее, то у нас в розыске не только Ардзинба, но и другие люди, о которых мы пока не будем говорить.

— Это просто вам для понимания. Фотографировать не нужно. Все эти материалы были добыты у российской стороны нашими специалистами. Здесь конкретные планы: как проект Бессарабия должен был взорвать юг Украины и распространить войну и терроризм в Европейский Союз через Молдову.

— Это наша агентура. Наши источники. Наша оперативная работа. Именно для того, чтобы сорвать эти планы, чтобы погасить малейшие шансы на реализацию второго фронта, мы начали нашу спецоперацию в Одессе. Теперь я расскажу подробнее о том, как мы это делали.

— Это план проверки каждой точки, куда мы попадаем, когда начнем операцию. Личность, источник полученной информации, достоверность информации, проверка информации, реализация, уровень угрозы.

— В этом смысле переживать не стоит. Впрочем, чтобы вы понимали, когда мы готовили зачистку Одесской области от агентов и сепаратистов, никто не знал о подготовке этой операции. Это была первая в истории СБУ подобная операция такого масштаба. (Речь о событиях весны 2015 года - ред.)

Мы знали, что вечером на следующий день начнутся процессы, которые трудно будет остановить. Нам пришлось действовать быстро. Мы собрали 150 альфачей из разных областей. Отправили их малыми группами к точкам назначения гражданскими бусами и разными дорогами. В Одессе в этом время работала небольшая группа наших доверенных лиц. Альфачи получили GPS-координаты точек назначения. Наши местные проверенные оперативники помогали прятать машины до утра.

Перед этим в город зашли нашли специалисты по связи и взяли город в колпак. Мы полностью накрыли город.

Я выехал из Киева где-то в пять вечера. Никто не знал об этой операции, кроме узкого круга людей. Даже глава СБУ. Альфа была подо мной. Со мной в машине был Устименко (ныне — руководитель Альфы).

Мы едем в Одессу. Мне звонит начальник одесского управления Батраков. Он пришел ко мне в приемную, не застал меня — ему сказали, что я себя плохо чувствую — и позвонил. Звонит и говорит: «Василий Сергеевич, вас сегодня не будет?». Я говорю: «Нет, знаешь, уехал чуть раньше». «А завтра вы будете на коллегии?». Говорю: «Сережа, на коллегии увидимся, да». А у него, кстати, на следующий день — день рождения. Мы ему такой подарок судьбы в области организовали (смеется).

Кстати, операцию мы назвали «чистый четверг», поскольку это было накануне Пасхи.

Когда мы прибыли на место, каждая из групп Альфы получила конверты с заданием. Каждая группа - это четыре человека Альфы, а также один-два оперативника СБУ.

Когда каждая группа получила конверт и ознакомилась с заданием, когда мы собрали все сигналы о готовности групп, я дал команду начать операцию. Условно — порядок цифр. Ну, пусть будет 555. И пошло: где-то — с ноги, где простые двери, где-то — накладным зарядом, где-то — титановым инструментом. Парни одновременно зашли каждый по своему адресу.

Больше всего подозреваемых мы взяли в одном спортзале - девять человек, среди них - двое киллеров.

— Больше 30. Но это только за один день. Дальше была вторая и третья волны, которые позволили расширить круг задержанных сепаратистов и российских агентов.

Конечно, когда мы зашли в тридцать с чем-то адресов, шум поднялся по всей Одессе. Я подъехал к областному управлению. Добрый день, говорю. Парни, пустите, надо позвонить. На посту набирают Батракова. Батраков звонит мне: «Василий Сергеевич, вы что, в Одессе!?». Я говорю: «Сережа, да. Завтра коллегия. У тебя день рождения. Празднуй» (смеется). Я ему доверяю, но считал правильным его не посвящать.

— Нет. Три этапа зачистки было. Многие из тех, кого мы взяли, открыли нам выходы на следующих людей. Мы ударили по ним, свезли, до утра получили от них все кладки со взрывчаткой, оружием и так далее, пошли дальше по адресам, далее суды, санкции. Погнали дальше.

Первый удар мы нанесли по боевому звену - тому, которое планировало серию взрывов.

— Место Маркова — в тюрьме. Это откровенно. Если он приедет в Украину, мы постараемся его туда устроить.

— Кто-то сидит, кого-то мы поменяли. Глищинская и Диденко — это те, кто напрямую получали команды из Москвы. Напрямую. Потому они и представляли ценность для россиян.

Мы ударили по силовому блоку, закрыли, следствие начало отработку. Я уехал в АТО. Спустя две недели у нас была коллегия в зоне АТО. Мы собрали всех начальников, был глава Службы. На шесть утра следующего дня мы подготовили второй этап зачистки в Одессе.

Я рассказываю, как оно было на самом деле. Выступаю на коллегии, докладываю. А наша бронегруппа, тем временем, уже тихонечко ушла на Одессу. Готовились мы еще серьезнее, потому что на второе мая готовилмсь провокации.

Я подхожу к Батракову. Говорю: «Сергей Алексеевич, поехали, нам по дороге». Он спрашивает: «Прикалываетесь?». Нет, говорю. Ночной марш. До шести утра прошли 700 километров и мы в Одессе. Прямо с марша: снова наши спецы накрывают нашей связью город, снова конверты с заданиями, снова заходим.

Было жестче. Хаммеры, Спартаны, ДШК, КПВТ. По самым жирным адресам.

— Мы пошевелили в одном месте, а вибрации пошли дальше. Если мы в ком-то сомневались, то получили подтверждение. Это классика оперативной деятельности.

Вот тогда мы взяли Глищинскую. Тогда взяли Диденко. Тогда мы взяли большой пакет документов о финансировании, схемы, настоящие доказательства.

— Всегда оставляй лампочку, чтобы мухи знали, куда лететь. Это тонкие вещи. Ясно, что многие залегли на дно. Забавно было другое — после этой операции из Одессы ушли даже карманники, мол, пока эти придурки из города не уйдут — мы там воровать не будем. Серьезно. Это от "блатных" информация, ведь мы работаем со всеми и на разных уровнях получаем сведения.

О настроениях в Одессе. Было интересно, когда напротив областной библиотеки мы проводили обыски. Стоят наши в полной броне. К ним подходят девушки: «Ребятки, вы откуда?». «С войны». Они им - пирожки, чай.

Взяли Диденко. Повезли его с поломанными ногами в больницу. А мне же докладывают с каждой точки: «зашли», «есть», «оружие», «отработали», «дал кладку», «суд», «санкция». Вся эта информация систематизируется и обрабатывается. Кто-то отработал — встал в резерв, отправился в помощь другой группе.

И тут эта ситуация с выпрыгнувшим из окна. Поехал на место разбираться. Подъезжаем, смотрю — стоит наш Спартан, а парни кашу рубят из кастрюли. Подхожу, спрашиваю: где кашу взяли-то? Рассказывают: пришел доктор, старый еврей, спросил: «Ребятки, вы шо здесь делаете, это вы привезли этого сепаратиста? А шо там было?». «Из окна выпрыгнул, когда ловили». Он говорит: «Ребятки, я вам сейчас каши передам, буду кормить до скончания века, только не уходите из Одессы!».

Мы с Устимом поднялись наверх. Я решил пожать руку этому врачу. Захожу в приемную. Сидит женщина. Спрашивает: а кто вы? Мы говорим — военные. Вот, хотим пообщаться. А это был обед. Она говорит: «Его сейчас нет». Мы: «Поймите, мы хотим ему просто руку пожать, сказать спасибо, что по-человечески встретил бойцов». «Да? Сейчас, секундочку». Набрала его, сказала, что тут пришли спасибо говорить. Заходим в кабинет. Сидит главный врач с заместителем, обедают. Поблагодарил их. Они говорят: «Ребята, садитесь с нами, покушайте». Мы там минут 20 провели. Получили массу удовольствия от общения с ними. Я к чему: Одесса — это действительно жемчужина Украины.

Когда мы закончили второй этап зачистки, я решил сделать небольшую демонстрацию присутствия. Мы построили наши машины в колонны. Ребята, малым ходом, без мигалок, проехали по центральным улицам к памятнику Дюку и так далее. Цель - показать: власть — есть.

Люди всю дорогу снимают, фотографируются с бойцами и на фоне техники, подходят, улыбаются. Там очень много патриотов. Да и в целом люди хотят чувствовать защиту. Да, есть и «вата». Этим людям я хотел бы сказать: не стоит думать, что вы нужны русским. Вас используют на первом этапе, а затем выбросят — как это было в Крыму, как это происходит в Донецке и Луганске.

— Мы очень хорошо почистили Одессу.

— Автор текста — умнейший человек, надо отдать должное. Он четко очертил перспективы провала проекта Бессарабия: «СБУ не должно получить передышки». «Важно, чтобы поддержка была получена в ближайшие часы или сутки». «На чаше весов — судьба юго-запада Украины, а в геополитическом смысле — Молдовы и Приднестровья». «Наше поражение в Одесской области приведет к изменению общего баланса сил в регионе».

А ведь они проиграли. Сегодня в Одессе у нас нет ситуации, которая была в 2015-м году. Тогда было все готово, разложено, расставлено — просто надо было поджечь фитиль.

— Конечно. Но чтобы предпринять серьезные действия — нужна база и снабжение. Без этого ничего не получится. Так что нынешняя мирная Одесса для них - это абсолютное поражение. Сейчас под их флаги уже практически никто не встанет. А те, кто готов это сделать — мы за ними внимательно наблюдаем.

В то же время, мы же живем в демократическим государстве. Правовом. Поэтому иногда мы в чем-то ограничены. Где-то мы вынуждены сковывать свои действия. А где-то, наоборот, нам приходится делать шаги в интересах государственной безопасности — согласуется это с буквой закона или нет.

Например, я знаю, что вы исповедуете какие-то взгляды...

— Наверное. Но при этом вы имеете какие-то мысли только в голове. Их нельзя квалифицировать как преступление. Но как только вы предпримите действия против безопасности страны — мы будем рядом, чтобы это остановить.

— Как я уже говорил, в 2015 году осенью Москва кардинально поменяла стратегию, перенесла свою диверсионную активность с востока Украины — на юг и в центр.

Россия делает все, чтобы дестабилизировать ситуацию в Украине изнутри, уничтожить все функционирующие государственные механизмы, показать, что власти в Украине нет, что в Украине гражданская война, что власть нелегитимна, что украинцам надо сесть за стол с главарями пророссийских террористов.

Политика РФ и в дальнейшем будет состоять в том, чтобы попытаться представить российскую агрессию неким «внутрирегиональным конфликтом». Они будут пытаться снять с себя санкции — запас прочности у них далеко не бесконечный, в следующем году им надо будет делать огромные выплаты по внешним займам. Выборы в Госдуму РФ, так или иначе, внесут дестабилизацию в российское общество, в котором назрело множество проблем. При этом мне очень нравятся настроения российских студентов. Они настроены прогрессивно. Они не смотрят телевизор, но читают интернет. Власти РФ будут пытаться погасить эти настроения и взять молодежь под контроль.

В Украине они будут пытаться разделить наши политические элиты. Я, как глава СБУ, всем представителям политических партий, движений говорю: нам нужно единство. Нужен единый фронт. Только так мы можем ответить на вызовы со стороны Москвы.

— Очень хороший вопрос. По поводу кассы ПР. Я отвечаю за свои слова: я не знал, что Трепак получил эти данные. Я в хороших отношениях с Виктором, мы были с ним вместе на войне. Мне кажется, что у него нет оснований считать, что я, как руководитель, предал его или подвел, оставил наедине с какой-то проблемой — по жизни или по службе. Если у него такое есть — пусть скажет мне это в глаза.

В то же время, в этой ситуации он должен был поступить по закону. А закон требует следующего. На тот момент, когда он получил эти данные — а он действующий сотрудник СБУ — он должен был доложить мне об этом рапортом, приложив эти документы. Этим документам требовалось дать правовую оценку, принять процессуальное решение. Возможно, открыть производство. Если передать в НАБУ или ГПУ — то установленным способом. Это важно.

— В чем же проигрыш?

— Он не ушел. Он до сих пор в рядах СБУ.

— Но Трепаку и мной, и президентом Украины предлагались другие, равнозначные высокие должности, от которых он отказался. Я не знаю причин — могу только догадываться. Спросите его об этом.

— Я бы не хотел становится чьим-то адвокатом. Но Трепака никто не обидел, никто не пришел к нему с обыском, никто его не допрашивал. Не было причин у него уходить. Вы говорите об обиде. Как генерал СБУ может себе позволить прекратить бой, сдать назад?

— Я говорил с ним. Я сказал: Виктор, твое место в Службе, я вижу тебя в Службе. Какую должность ты хочешь? Президент предложил ему вторую должность после меня. Я откровенно скажу: президент пошел на имиджевые потери, предложив Трепаку реальные вещи. Но Виктор отказался. Я ему сказал: «Ты понимаешь, что ты нужен нашей команде, что я на тебя рассчитываю? Уходя — ты играешь в свою пользу. Этой ситуацией с прокурором ты пиаришь себя, а мы остаемся здесь, продолжаем делать свою работу. А ты ушел. Почему? Мы-то все удар держим».

Есть нюанс корпоративных моментов. Возможно, многих наш заход в святая святых с обысками разозлил. Но, извините, действительно, никто никого никуда не слил. Президент сказал: я защищу Трепака, потому что он делал свою работу. Все возможности есть. Виктор не захотел.

— Если я хочу что-то сделать — мы поехали в Одессу и сделали. Это удел слабаков — искать виновных на стороне. Искать виновных в том, что кто-то мне мешает что-то сделать. Это очень важно. У нас очень много политиков, чиновников и бывших силовиков, которые уже после ухода с должности богатыми людьми, начинают говорить о том, как надо бороться с коррупцией, почему тот или иной до сих пор не в тюрьме. Друзья мои! Где же вы были, когда у вас полномочия были?

— Я не называю фамилий. Я просто говорю, что удел сильных — делать свое дело. Просто делать свою работу. Мы объявили войну коррупции внутри СБУ. У нас за год 39 уголовных производств против наших сотрудников.

— Всем очень хочется услышать, что они есть. Давайте так. Святых людей не существует: они либо на небесах или канонизованы. А тут просто живут люди — политики и не политики. Вопрос коррупции можно разложить на много составляющих. Что такое папочка или не папочка — это философский вопрос. Обвинить можно кого-угодно. Но к нам в этом смысле меньше всего вопросов, потому что мы чистим себя изнутри.

Вот, говорят, что плохие суды. Я перестал все вешать на плохие суды. Нам действительно нужна судебная реформа, слава Богу, что ей дан старт. Но, скажем так, один случай: есть качественный задокументированный случай, судья-взяточник принимает неправосудное решение. Но есть и другая ситуация, когда кто-то выступает и говорит: да мы, да вот, да все доказательства как на ладони. Судья открывает — а там мыльный пузырь. Но виноватым делают суд. Конечно, ко всем есть вопросы. Но каждый должен отвечать за качество своей работы.

— Да, выглядит как вовремя и классно сыгранная карта. Но я смотрю вам в глаза и отвечаю за свои слова: Трепак ни с кем из нас это не согласовывал. Я не знал о том, что он собирается делать.

Мне неприятны, кроме того, его намеки о наблюдении со стороны СБУ. Он не сказал, что видел за собой хвост СБУ, но он сказал: это точно было не НАБУ. Меня это резануло. Я, как офицер СБУ, как человек с большим количеством врагов, обещавших уничтожить меня и мою семью до седьмого колена, всегда хожу с оружием, сплю с оружием. Я вынужден это делать. И если бы я заметил за собой наблюдение, то есть 150 вариантов, как поступить. Первое и самое простое — поступить, как офицер: повел хвост в узкую улицу, резкий разворот, заблокировал проход, вышел, достал оружие и поинтересовался: вы чьих будете, парни?

Второй вариант. Если он не считает меня своим врагом, то мог бы позвонить мне. Вы думаете, я бы ему отказал? Я бы попросил протянуть хвост в определенное место, где мы бы этих людей упаковали — приватное наблюдение, не приватное, набушное, сбушное. В этой ситуации мне было бы пофиг, где у кого тюбетейка. Я не давал указаний следить за действующим генералом Службы безопасности!

— Вопрос сложный. Прямо я на него не отвечу в силу того, что, как в старом фильме: «Ты суслика видишь? Нет. А он есть». Это похожая ситуация. А кто вам сказал, что эта работа не ведется? Это первое.

Недавно была попытка покушения на одного российского генерала, который находился на захваченных территориях в Донбассе. Неизвестные проукраинские партизаны, которые действуют там, что-то взорвали, когда он заходил в дом к своей любовнице. К несчастью, он выжил. Это просто штрих. Мне цыганская почта рассказала.

Второе. Кого-то из наших врагов карает Бог. Например, тот, кто нажимал на курок ПЗРК, которым сбили вертолет Ми-8 в июне четырнадцатого над Карачуном, где погибли четверо наших сотрудников, два спецназовца и двое пилотов - его уже нет в живых. Мне просто стало известно, что этот человек, который жил на неподконтрольной нам территории, где-то пропал. Я не знаю, что с ним случилось. Просто я знаю, что он пропал. И вы не представляете, сколько таких историй мне известно. Все та же цыганская почта хорошо работает. (улыбается)

— Мы уничтожаем наших врагов. И делаем это достаточно эффективно. Но об этом не трубим.

Посмотрите на Захарченко. Сидит под охраной. Нигде не вылазит. Но это тонкие вещи. Они не для того, чтобы рассказывать о них прессе. Это война — умов, спецслужб, экономики, идеологии.

— Мы не просто интересуемся, а кое-что еще делаем. Сейчас разрабатываем норму, которая позволит нам навести порядок в этой теме. Не буду все говорить до конца. Но нас этот вопрос действительно волнует.

— Мы однозначно всех опрашиваем, кто был в плену. Если возникают сомнения — конечно, проводим более глубокую проверку и документирование. Есть такое понятие, как стокгольмский синдром. Некоторые из наших людей, побывав «на подвале», возвращаются с определенными мнениями, которые им внушили в плену. Российские спецслужбы очень внимательны к таким вещам. Если мы видим признаки подрывной деятельности — мы действуем адекватно.

— Без проблем. Моя супруга давно работает в бизнесе. Это правда. При этом моя супруга сегодня зарабатывает меньше, чем зарабатывала раньше. Если кто-то скажет, что я где-то что-то какой-то тендер пролоббировал, где-то как-то посодействовал — пусть скажет мне в глаза.

Я три года, сидя в распоряжении, не получал заработную плату. Сказать правду или то, что вам понравится? Если говорить правду, то, если бы вам три года не платили зарплату — вы бы пытались выжить как-то? Есть хочется, у супруги деньги стыдно просить. Но при этом ты вроде бы в Службе, хоть ты ни на что не влияешь, все двери для тебя закрыты, ты не получаешь зарплату.

Когда мы лет восемь назад продали Toyota Prado, мой сын пошел в налоговую и честно заплатил все налоги. Могу набрать его сейчас, включить громкую связь и он все подтвердит. Он пришел в налоговую и сказал: отец продал машину, хотим заплатить налог. Женщина, которая сидела там, спросила: «Сынок, ты ничего не перепутал? Ты знаешь, сколько ты должен заплатить?». «Да, вот деньги». Понимаете меня?

Я не прятался никогда. Никогда не регистрировал свою машину на кого-то другого. Все, что есть в моей семье — я показывал. У моей супруги зарегистрирована машина одна, другая и третья, на которой ее фирма работает. Она как работала, так и работает в том же самом своем бизнесе.

— Классный вопрос. Где-где, а в водочном точно нет. Я догадываюсь, откуда это — о водочном бизнесе. Но я смотрю вам в глаза и спокойно говорю: я даже не знаю, как выглядит то, к чему меня приписывают.

Моя супруга занимается мелкооптовой продажей продуктов питания. Более того, это важно, более чем за 10 лет супруга не переоформила бизнес на каких-то подставных лиц, на директора. А сама, мол, осталась бы «за кадром» на тот случай, если кто-то захочет проверить бизнес. Она продолжает управлять всем и лично ставит подписи. Это о чем-то говорит? Наша семья не оформила никаких офшоров.

— К сожалению или к счастью — нет.

— Супруга купила. У меня есть несколько хобби, которые я очень люблю: люблю все, что стреляет, и люблю мотоциклы. Мотоциклы — страсть детства. Я не попал на свой выпускной когда-то, потому что разбился на мотоцикле. Весь стерся. Это был 1984 год.

— В этом году только один раз ездил на нем. И в прошлом году тоже — только один раз. Но я очень люблю мотоциклы. То, что у меня есть — все в декларации, я ничего не прячу. Мне за это не стыдно. Я прожил 49 лет. И я не понимаю ни политиков, ни силовиков, которые показывают нулевые декларации. Бедные, несчастные, церковные мыши. Но так же не бывает.

— Порядка 19 тысяч гривень. Это совсем недавно подняли. Ранее зарплата была ниже, чем у начальника департамента СБУ из-за кабминовской вилки.

— Думаю, что нет. Но, с другой стороны, давайте откровенно. Сколько зарабатывают учителя и врачи?

— Согласен. Но давайте оценивать ситуацию в стране в целом. Сейчас такое время.

Я вам сказал, что люблю стрелять. Если в свое время я думал, как мне купить хорошую оптику, ночной прицел для охоты, то с началом войну я все, что у меня было, отвез на войну парням. Почему? Потому что, когда все началось, винтовки какие-то были, а оптики — нет.

Я перестал охотиться. Наверное, больше никогда уже не захочу. Многое в жизни поменялось. Когда кто-то по тебе стреляет, ты по кому-то стреляешь... Стрелять для удовольствия в живые цели — я в этом больше не вижу ничего для себя. Буду стрелять в тире — это обязательно. Мне подарили друзья машинку, которая выстреливает тарелочки. Люблю я и снайперское оружие. Это меня захватывает.

— Было бы верхом самоуверенности сказать, что мы знаем и предотвращаем все преступления. В то же время, я уже говорил, что среди резонансных вещей мы предотвратили в этом году множество терактов, которые могли привести к массовой гибели людей.

Я знаком с деталями дела Грабовского. У меня нет разрешения на комментарии в этом деле. Но я скажу вам откровенно: политики там меньше, чем кое-чего другого. Это правда.

Мы буквально ежедневно предотвращаем громкие преступления. Просто это стало обыденностью. Я всю жизнь занимался проблемами, связанными с борьбой с терроризмом и незаконным оборотом оружием. Это то, в чем, как я считаю, я кое-что понимаю. Иногда бывает проще выявить признаки деятельности организованной сети террористов, чем террориста-одиночку. Сумасшедший одиночка, если мы проспим, может сделать много беды, к сожалению.

— Это сложная тема. Украина зависит во многих вопросах от некоторых предприятий. К сожалению, мы в свое время мы не стали развивать альтернативные виды энергетики, в частности гидроэнергетику, хотя возможностей для этого очень много. В итоге сегодня мы оказались в жесткой зависимости от шахт и угля.

К сожалению, да, некоторые из представителей украинской политической элиты достаточно часто посещают Москву, решают свои вопросы.

— Будет некорректно отвечать на этот вопрос. Мы воюем с Россией. Если бы я или кто-то из моего окружения поехал в Россию или в аннексированный Крым — с туристической целью или с любой другой — я слабо верю, что кто-то из нас оттуда бы вернулся. Понимаете, о чем я говорю?

Если в этом нет вопросов контрразведки — всего того, что относится к нашей компетенции, то, мне кажется, должно существовать еще такое понятие, как политическая ответственность.

Сегодня некоторые бизнесмены пугают украинскую власть тем, что выведут на улицу тысячи людей.

— Я бы не сказал, что Ахметов нас сейчас чем-то пугает.

— Отработаны определенные правила работы предприятий, которые действуют на неподконтрольной нам территории. Первую скрипку тут играет Государственная фискальная служба Украины. Мы помогаем в этой работе. Включаемся в том случае, если видим, что предприятие так или иначе причастно к финансированию террористических организаций ДНР/ЛНР.

— Мы говорим о том, что это территория Украины, что там живут граждане Украины. Мы говорим, что если ляжет весь бизнес, который есть там, то никто не знает, к чему это приведет. Давайте откровенно. Да, мы можем очень просто «положить» все оставшиеся крупные предприятия, которые там находятся. Но мы же все-таки рассчитываем вернуть эти предприятия, граждан и территории. С такой точки зрения обрушить экономику захваченных районов — лишено смысла. Построить все заново — э будет очень трудно.

— Да, грань очень тонкая. Я могу ваши вопросы усилить раз в десять. Но есть часть вопросов, однозначных ответов на которые просто не существует. Экономические правила игры должна отрабатывать не Служба безопасности. Совсем другой вопрос — прямое финансирование террористов. Если мы видим, что предприятие работает на захваченной террористами территории, зарегистрировано, скажем, в Киеве или Краматорске, но, работая там, не просто загоняет украинские деньги куда-то в Горловку для закупки каких-то шурупов, а финансирует батальон Восток — мы эту информацию получим и делаем все, что бы такое предприятие прекратило свою деятельность. У нас достаточно источников информации. Я не исключаю, что мы знаем не все. Не исключаю, что кто-то из этих предприятий платит террористам мзду — эта тема у нас на постоянном контроле.

Но еще раз скажу. У нас нестандартная ситуация. И во многом она все еще не урегулирована.

— Мы первыми подняли этот вопрос и начали бороться. Когда мы поняли, что сил у нас не хватит, когда мы в районе Золотого заблокировали порядка 160 машин, которые начали как мыши разбегаться, а мы кинулись просить военных и полицию помогать нам их ловить: пожалуйста, помогите нам это все остановить! Тогда я инициировал совещание на Сармате, куда пригласил пограничников, фискалов, военных, прокуратуру, Нацгвардию. И я сказал: создаем группу, чтобы не было так, что СБУ что-то контролирует, я хочу совместной ответственности. Тогда это сыграло свою роль. Большие фуры перестали ездить. Затем, конечно, начали дробить партии.

Рентабельность украинских товаров, которые попадают на захваченные территории — 400%. Но и назвать это контрабандой тоже невозможно. Ведь это же украинская территория, пускай и захваченная. Контрабанда — это когда фура заходит туда, а выезжает в РФ через подконтрольную террористам и Москве границу.

Надо сохранить баланс интересов. Для чего мы создали логистические центры? Чтобы наш гражданин мог оформить пропуск, приехать и купить себе все, что ему требуется по нормальной цене.

— Сказать, что мы ее полностью победили — нет. Но, вдумайтесь, на 500 с лишним километров линии столкновения от СБУ действует 800 человек. Первая и вторая линия — это военные и Нагцвардия. Я скажу так: без договорняка — никто ничего никуда не провезет.

— Мы в своих рядах коррупционеров бьем и сажаем. Мы арестовали своего полковника, который выписывал левые пропуска. Мы задержали наших, которые помогали незаконному перемещению сигарет. Мы не прячем голову в песок.

Поехал сейчас мой первый заместитель Маликов в зону АТО. Обязательная программа — незаконное перемещение товаров, что делать с бусами, что делать с переправами. Россияне ставят задачу своим людям: «Коррумпируйте украинцев, это позволит нам дешевле содержать эти территории». Украинские товары — дешевле и качественнее. И если ты «купил» кого-то на линии разграничения, то ты в будущем сможешь с ним говорить и на другие темы. Поэтому мы видим в этом большую угрозу и боремся с этим.

— Мы сейчас вышли на новый вид незаконного перемещения товаров.

— И вот оказывается, что в селе с населением в 500 человек съедают 50 тонн курятины в месяц.

— И леса. Но давайте скажем откровенно. Каждый должен нести ответственность за то, что он делает. Мы не можем объять необъятное. Мы же не просим, чтобы кто-то в районе АТО выполнял задачи СБУ.

— Все не так просто. Ведь все по закону: дается разрешение на провозку к селу, которое в серой зоне. Что там дальше с фурой происходит — вопрос, да. Но формально — все законно.

Дайте нам время. У нас есть определенные задумки и планы. Важно то, что мы сейчас вскрыли эти механизмы и схемы. Мы понимаем, как нас обходят. И мы это прекратим. Я не хочу сейчас перекладывать ответственность, тем более, что и наших парней ловили на том, что они покрывали контрабанду. Но мы найдем комплексный подход, который прекратит это.

— Многие из тех, кто сюда приходит, не до конца понимают, что в Украине идет война. Некоторые из них, конечно, разок съездили в АТО, сделали селфи на фоне танка, чтобы потом всем рассказывать, что они «были там», а при передаче пяти бронежилетов — сделали обязательную фотосессию.

Приходят с разными вопросами. Но я не политик. И не занимаюсь ничем, кроме своей непосредственной работы.

— Имею честь сказать, что все мои заместители, которые назначены — это люди, которых я уважаю, которых я предложил, и президент меня поддержал.

Поэтому мне легко держать оборону от тех, кто просит, прикрываясь якобы государственными интересами, о содействии в каких-то вещах. Я тогда таких людей посылаю вон к тому патрону от авиационной пушки (стоит на полке у входа в кабинет), либо показываю вот этот браслет, который я ношу.

— Мне бестолку что-либо носить в кабинет. Я не сижу голодный. Мне ничего не нужно. Я ем два раза в день, утром поесть нет сил, потому что я сплю пять часов, приезжаю сюда на Владимирскую и пью крепкий кофе. Потом, если получится, обед. Вечером что-то перекушу и могу еще под ночь дома салат какой-нибудь съесть.

Но если кто-то вам говорит, что ему ничего не предлагают — не верьте. При этом, как бы цинично это ни звучало, но чаще всего с намеками обращаются ура-патриоты, кто в телевизоре очень любит Украину, а по сути — подонок.

Я горжусь тем, что сейчас собрал команду единомышленников. Виталия Маликова и Александра Устименко вы знаете. Из новых — Вадим Поярков и Сергей Базюк. Пояркова я знаю по работе в киевском управлении, он работал руководителем подразделения по защите экономики. Он — военный до мозга костей. Прямой и твердый. Человек, для которого слово честь — не пустой звук. Он бывает часто не комфортным для подчиненных. Но он требователен — прежде всего к себе. Он не свернет с пути. Это важная характеристика. Поярков и Базюк те парни, которые всегда скажут мне в глаза все, что думают, если будут несогласны со мной. Мы часто спорим. Направления их ответственности: Базюк — курирует экономику, следствие, Поярков — региональные подразделения.

— Трудно вам ответить. Я не хотел идти работать главой СБУ. Но есть вещи, которые надо делать. Что поменялось?

— Это люди, которые прошли через АТО. Мы должны пройти точку невозврата. Пройдем — станет легче, дойдем до вершины. Мы к ней подходим. На вершине будет украинский флаг и будет нормальное государство. Мы это должны сделать. В противном случае — свалимся в самый низ с этой горы, со всем тем позитивным, что успели сделать. И тогда потеряем государство. Государства не будет — государство порвут. Служба безопасности Украины не может позволить, чтобы мы упали. Надо идти к цели. Я верю в прогрессивную часть СБУ — воля этих людей намного сильнее аморфности остальных.

Я анализирую даже то, когда кто на работу приходит, кто действительно горит делом Службы, а кто просто приходит сюда отбыть номер. Есть такие, кто утром появился, потом поехал по своим делам, а вечером появился «под руководство», чтобы показать, какой он трудяга.

Я делаю ставку на потенциал здоровой части СБУ. Она сильнее. Я смотрю парням в глаза и понимаю, что они не будут прятать голову в песок. Служба занимает достойное место в украинском обществе. Мы идем вперед, объясняя оставшимся 70% - вы либо с нами, либо вам здесь не место.

В конечном итоге Служба станет компактнее и эффективнее — пускай и ценой этих 70%, которые, к сожалению, дают так мало. Включаются параллельные структуры, которым мы будем передавать часть полномочий — НАБУ, НАПК, САП.

— Я это называю эволюционным процессом. Нас ждет очищение и улучшение качества работы. Сколько времени займет? А сколько времени у вас займет бритье, если в этот момент вас будут бить дубинкой по спине и тянуть за ноги? Все зависит от обстоятельств. Мы и так перестраиваемся на марше. Поднимите статистику за год, за два года. Вся Служба уже сегодня демонстрирует беспрецедентный уровень эффективности. Но мы, поверьте, только начинаем.