Саша. Родился в самом криминогенном городе Украины – Луганске, в районе Каменный брод (сокращенно Камброд). В детстве мечтал стать милиционером.

Еще одна биографическая деталь, предопределившая интерес Чекменева к этой теме: один из друзей его детства умер во время отбывания пожизненного заключения.

Есть искушение заподозрить, что Саша создал искусственные образы, показал персонажей не такими, каковы они на самом деле, сделал их более человечными и глубокими… Все-таки за плечами многих из них годы отсидки и тяжелые грехи. Может, это вообще звери?

«Зверей не снимал», – рубит Саша. И объясняет, почему среди его героев нет «зверей». Во-первых, существовали договоренности с администрацией о том, что детоубийц он снимать не будет. Во-вторых, съемка дело добровольное. По Сашиной логике, если человек соглашается на съемку, то других тяжких преступлений, кроме как тех за которые сидит, за ним быть не должно.

В-третьих, на встречу с фотографом и священником приходили в основном люди верующие, нуждающиеся в исповеди. Хотя были и убежденные атеисты. Охотно, впрочем, соглашавшиеся побеседовать на душеспасительную тему.

В-четвертых, Яна и отец Юрий уже давно опекают заключенных, наблюдая за их психологической и духовной эволюцией.

С каждым героем Саша налаживал контакт: вступал в разговор, шутил. «Однажды при прощании даже обнялись», – вспоминает фотограф. «Ты понимаешь, – говорит он, – на пожизненном ведь очень разные люди сидят, часто первоходки. Люди не из криминального мира. Человек с виду профессор или художник. Что случилось? В жизни все что угодно может произойти. Может, вообще невиновный. Или такой случай: проснулся мужик с похмелья, а в хате два трупа. Или жена мужа убила, который над ней всю жизнь издевался. Я этим людям не судья».

Пока Саша настраивал свет и «ловил состояние», отец Юрий беседовал с заключенным.

Юра. Его путь к Богу пролегал через серьезные препятствия. Человек непростой судьбы, ранее судимый. В армии, в учебке его пытались избить три сержанта. В результате одного из сержантов комиссовали, а Юра получил два года дисбата. О том, как он пережил 90-е, можно написать книгу. Занимался банковским делом, боролся со стрессами и искал путь к счастью с помощью наркотиков. За плечами двенадцать лет наркотической зависимости и тяжелая онкология.

Саша удивлялся, насколько быстро Юре удавалось налаживать контакты с непростыми собеседниками.

Во время путешествия по тюрьмам произошел такой эпизод. Отец Юрий отказался проводить душеспасительную беседу в какой-то комнате. Саша спросил, почему. «Тут людей бьют», – ответил священник. – «Почему так решил?» – «Здесь кровью пахнет».

«Моя задача состояла в том, чтобы познакомить человека с самим собой, помочь ему найти себя, – объясняет суть своей тюремной миссии отец Юрий. – Не только заключенные, но и вообще люди редко осознают свою истинную природу. И вот я рассказываю заключенному, что он является духом, воплощенной любовью. Наступает момент, когда он прозревает. Саша чувствует этот момент и запечатлевает».

Разглядывая портреты, мысленно пытаешься заглянуть в душу человеку. Отец Юрий единственный, кому это удалось сделать по-настоящему. Отвечая на вопрос, чем пожизненники, на его взгляд, отличаются от остальных людей, священник говорит: «По большему счету ничем. Когда-то они оказались слабее – поддались страстям. Еще такой момент. В их сегодняшней жизни меньше внешних раздражителей, поэтому их внимание более сконцентрировано, к их сердцам легче достучаться».

Яна. Профессиональный спасатель, связующее звено всех со всеми. Основатель первого в Донецке центра психологического консультирования. В начале нулевых это было коммерчески успешное малое предприятие, которое со временем превратилось в большой социальный проект. Вначале из Донецкого национального университета пришли практиканты-психологи. С ними надо было что-то делать. Яна направила их в местные школы. Так появились подшефные школы. Затем – детские отделения милиции.

Однажды к ней на практику заявились социологи из Донецкой академии управления. И Яна инициировала крупнейшее по тем временам социсследование лиц, состоящих на учете в милиции. Еще до войны вошла в Общественный совет при Государственной пенитенциарной службе Украины. Объездила десятки тюрем. Учредила газету для заключенных «Зову Донбасс».

Центр психологического консультирования превратился в точку пересечения профессиональных сообществ: психологов, социологов, медиков, педагогов, священников, милиционеров и гражданских активистов (в том числе тех, кто находится по ту сторону тюремной решетки). Рядом с ней комфортно всем. Война заставила ее перебраться в Киев. Один наш общий знакомый пошутил, что раньше Яна была донецким криминальным авторитетом, а теперь стала всеукраинским. О ее искусстве договариваться ходят анекдоты.

Как ей удалось наладить контакт и организовать визиты в пять учреждений исполнения наказаний? Во-первых, к тому моменту она лично знала как заключенных, так и представителей администраций и вообще чиновников из этой системы. По словам очевидца, процесс выглядел так. На каком-то круглом столе она встречается с неким должностным лицом. Говорит: «Слушайте, у нас тут мероприятие… У вас же день рождения скоро? Отлично. Представите нашу работу как свое достижение, премию получите. Но тут нужно одно письмо подписать…» Через два часа все подписано.

Так ли было на самом деле? Яна на этот вопрос отвечает: «Неправда. Слушай, тебе ж классный материал нужен? У нас тут есть один пожизненник. Верующий, сидит с 1996 года, пишет книги, стихи, издает газету. Очень талантливый человек, на вот, читай». Протягивает газету «Узник».

Антилопа гну вернется в Киев. Саша отберет фотографии для выставки. А отец Юрий благословит Яну на дальнейший труд. Ей придется организовать выставку в Верховной Раде, собирать митинги и лоббировать законопроекты. Чего она добивается?

До открытия выставки под стенами парламента прошел небольшой митинг. Несколько десятков человек держали плакаты с требованием свободы для невинно осужденных. И поднимали падающие под порывами ветра стенды с фото и драматичными историями узников. Которые никто не собирался читать. Больше половины присутствующих – женщины: жены и матери заключенных. А также адвокаты и правозащитники. Было холодно и грустно. Над зимним парком кружила стая ворон.

Единственный улыбающийся человек – Яна Баранова. Она кого-то подбадривала, модерировала процесс, приглашала к микрофону ораторов. С каждым выступлением атмосфера становилась еще мрачнее. Какая-то женщина сорванным голосом кричала, что никуда отсюда не уйдет, потому что идти ей больше некуда.

Уместнее всего тут смотрелся бы плакат с очень женскими и страшными стихами Ахматовой:

Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река,
Но крепки тюремные затворы…

Вместо Ахматовой правозащитники зачитывали скучноватые обращения к парламенту и президенту. Судя по лицам присутствующих, никто не верил, что эти тексты достигнут адресатов. Да и слушать было тяжело – рядом бушевал другой митинг.

И все-таки, что за мысли тонули в толпе?

Вначале цифры. По данным Государственной криминально-исполнительной службы, в Украине отбывают пожизненное заключение 1568 лиц. Много это или мало? В пересчете на 100 тыс. населения мы на первом месте в Европе. Даже в не очень гуманной России всего 2 тыс. пожизненников, хотя население РФ в 3,5 раза больше, чем в Украине. Получается, что среди украинцев в три раза больше душегубов?

Самая распространенная статья среди пожизненников – 115-я (умышленное убийство). Если говорить обобщенно, то пожизненное дают за два и более убийства вне зависимости от того, как они были совершены. В начале нулевых, когда мораторий на смертную казнь был заменен на пожизненное заключение, его давали за одно убийство.

В странах ЕС с 2012 по 2018 годы суды выносили 30-40% оправдательных приговоров по уголовным делам. В это же время число оправдательных приговоров по аналогичным делам в украинских судах колебалось в пределах 0,75-0,91%. Если предположить, что в ЕС и Украине одинаково справедливые суды, то получится, что украинские правоохранительные органы в среднем в 50 раз эффективнее, чем где-нибудь в Германии. В противном случае придется признать, что многие (очень многие) украинские заключенные сидят ни за что.

В криминальной истории Украины есть черная страница – пологовский маньяк Сергей Ткач (житель города Пологи, Запорожская область). Доказано, что с 1980 по 2005 годы он убил и изнасиловал 37 человек. Сам Ткач признался в 100 убийствах. За его преступления попали за решетку 11 человек. Подозреваемые подвергались пыткам, некоторые признавались в том, чего не совершали.

Под следствие часто попадали родственники убитых и изнасилованных детей. Среди них Владимир Светличный, задержанный по подозрению в убийстве и изнасиловании собственной дочери. Этот человек повесился в камере Днепропетровского СИЗО. Сегодня осужденные за злодеяния маньяка, а также родственники покойных осужденных, выбивают у государства компенсацию за нанесенный ущерб. Жена Светличного не имеет на нее права, так как ее муж повесился до того, как ему официально было предъявлено обвинение.

Среди тех, кто добивается материальной компенсации через Европейский суд по правам человека по делу пологовского маньяка - Яков Попович. Когда ему было 14-ть, суд приговорил подростка к 15 годам. В 2005-м поймали маньяка Ткача, который во время следственного эксперимента рассказал и показал, как и кого убивал. В 2008-м Ткачу был вынесен приговор. А Якова Поповича выпустили на свободу только в 2011-м. Почему?

Потому что в Украине отсутствует эффективный механизм пересмотра дел «в связи с вновь открывшимися обстоятельствами». Освобождение Якова Поповича и нескольких других фигурантов – редчайшие случаи. Над их освобождением трудился чуть ли ни целый отдел в Генпрокуратуре. Тот же отдел занимался уголовными делами в отношении сотрудников уголовного розыска, применявших к подозреваемым пытки. Но повторим – это редчайшие случаи. К ним можно добавить помилование президента (напомним, за весь период независимости гаранты лишь дважды пользовались этим правом).

Насколько сегодня эффективно украинское следствие и сколько невинно осужденных среди пожизненников?

С этим вопросом мы обратились к бывшему следователю по особо важным делам Главного следственного управления МВД, полковнику Руслану Сушко. В его послужном списке 12 тыс. судебных приговоров (речь идет о делах, в которых он принимал участие как следователь и руководитель следственных групп). Из них 8 тыс. за особо тяжкие преступления: убийства, изнасилования, разбои, грабежи. Поймал нескольких маньяков. В соавторстве с несколькими коллегами создал уникальную методику расследования серийных убийств.

Выслушав первый вопрос, об эффективности сегодняшнего следствия, Руслан Сушко долго и смачно ругается, не выбирая выражений – не очень эффективно. После второго – сколько невинно осужденных? – делает паузу.

«Ты понимаешь, – наконец говорит он, – в любой работе есть процент брака. Однажды я своими руками чуть не отправил женщину на пожизненное. Наташу… Дело было так. В Севастополе убиты две школьницы. Местные опера уверены, что преступление совершила женщина, работавшая в это время рядом. Наташа. У нее на джинсах нашли кровь ребенка. Я отослал эти джинсы на дополнительную экспертизу в Киев. Оказалось, что капля поставлена пинцетом. Один из оперов принес из морга кровь и поставил на джинсы. Педофила, убившего девочек, потом нашли. Но я до сих пор не могу понять, зачем опер сделал то, что сделал. Повысили его? Нет. Премию дали? Нет. Он пытался выслужиться внутри системы. Система – это страшная вещь, дьявольщина».

Кажется, что Руслан Николаевич может до бесконечности рассказывать истории, когда под подозрение попадал невиновный. Все они столь жуткие, что мозг рефлекторно блокирует информацию о том, что все это правда. Его рассказы воспринимаются как сказки братьев Гримм.

Неподалеку от Киева, под Ржищевом, жил лесник. Как-то вернувшись с работы домой, он увидел, что жена застрелена. Вызвал милицию. Приехали оперативники и сказали: «Кроме тебя здесь никого нет». Увезли лесника и долго с ним беседовали, после чего лесник попал в психиатрическую клинику. Пока он лежал в больнице, в солнечном Крыму было совершено другое убийство. Экспертиза установила, что убиенный застрелен из того же оружия, что и жена лесника. Милиционеры пришли к леснику и сказали: «Признавайся». Дело закончилось относительно счастливо – спустя какое-то время удалось задержать банду, совершившую эти и другие убийства. Кстати, состоявшую из бывших правоохранителей. Но лесник на всю жизнь остался больным человеком.

На замечание о том, что под подозрение попадают те, кому сложно себя защитить (ранее судимые и граждане с низким социальным статусом), Руслан Сушко отчасти соглашается, но – отчасти. И тут же рассказывает очередную быль. «Дай сюда ручку, - выхватывает блокнот и начинает рисовать: – Вот лес, вот радиолокационная вышка, вот трасса Одесса-Киев. В лесу находят два трупа. Здесь и здесь. В это время на дороге останавливается машина. Человек выходит в лес пописать. После этого звонит жене. Вышка ловит сигнал. Кто попадает под подозрение? Правильно: тот, кто звонил. Благополучный гражданин. Банкир-ботаник».

Его ответ на вопрос о том, сколько невиновных сидит на пожизненном, звучит так: «Много. А еще больше тех, кто заслуживает смягчения наказания. Думаю, таковых более 50%». Руслан Сушко полагает, что даже если бы в Украине был справедливый суд и эффективное следствие, то и в этом случае лишать всех пожизненников права на помилование – нелогично и ненаучно.

Криминалистика – доказательная наука. Вероятность рецидива по разным видам преступлений и типам преступников можно просчитать. Скажем, в одних случаях вероятность рецидива достигает 90% (сексуальные маньяки – серийные убийцы), а вот спонтанное убийство на почве ревности у отмотавшего 25 лет в тюрьме старика или старухи гораздо ниже, чем у обычного законопослушного гражданина. Гноить такого человека за решеткой, особенно если он раскаялся и тяжело болен, – бессмысленное издевательство.

Еще одна криминалистическая аксиома – строгость наказания не влияет на количество преступлений. Влияет неотвратимость наказания. То есть, качество следствия и правосудия.

В экспертной среде почти нет открытых противников у идеи смягчения системы пожизненного заключения. Последние несколько лет регулярно проводятся конференции и круглые столы на эту тему, где правозащитники и адвокаты, а также представители Минюста, пенитенциарной службы и МВД демонстрируют подозрительное единодушие. Мол, систему надо менять. Чем быстрее, тем лучше. Однако ничего не происходит.

После очередного проигранного в Страсбурге дела в Киеве наблюдается всплеск активности экспертной деятельности. И это понятно. В каждом решении ЕСПЧ обязывает Украину привести свое законодательство в соответствие с Конвенцией и практикой ЕСПЧ. Говоря юридическим языком, Конвенция и практика ЕСПЧ являются для украинских судов источником права. Пока чисто теоретически.

До чего же договорились украинские эксперты за пять лет? Необходимо расширить полномочия президента по помилованию, упростить механизм пересмотра дел по вновь открывшимся обстоятельствам, предусмотреть возможность условно-досрочного освобождения для лиц, отбывающих наказание более 15 лет. Отменить пожизненное заключение для женщин (пожизненниц в Украине всего 22, некоторые из них весьма немолоды и нуждаются в специализированном лечении).

В течение четырех лет было разработано несколько законопроектов, один из них даже прошел первое чтение (№ 2033а «О внесении изменений в Уголовно процессуальный кодекс Украины (относительно обеспечения отдельным категориям осужденных лиц права на правосудный приговор)». О чем руководство Украины сообщило в ЕСПЧ. Сделало вид, что процесс идет.

Вялотекущую законодательную деятельность по данной тематике в парламенте прошлого созыва курировала заместитель председателя Верховной Рады Оксана Сыроед. Особых надежд на быстрые перемены не возникало, но во всей этой бумажной возне был огромный социальный смысл: у незаконно осужденных и их родственников теплилась надежда, они ею жили. А потом стряслась беда.

После радикальной смены депутатского корпуса не произошло преемственности. Работу, которую тянула на себе Сыроед, никто не подхватил. Законопроект №2033а мутировал в проект №0881 и впоследствии был снят с повестки дня как нецелесообразный. Время остановилось.

Вот, собственно, и причина, по которой в холодный декабрьский день проходил маленький митинг. Все желающие выступить выступили, женщина, не собиравшаяся никуда уходить, смотрела вдаль, порывом ветра смело очередной стенд. Один из организаторов мероприятия, правозащитник, координатор программ Харьковской правозащитной группы Андрей Диденко объяснял какому-то сутулому журналисту: «Все понимают, что эти законопроекты необходимы, но судебно-прокурорское лобби делает все, чтобы их похоронить».

К собравшимся как-то незаметно подошли мужчина и женщина, вид которых несколько контрастировал с угрюмыми лицами. «Здравствуйте!» – сказала женщина. По толпе прошел слушок: «Венедиктова». Член парламентской комиссии по правовой реформе, кандидат на пост председателя Комитета ВР по вопросам правовой политики и правосудия Ирина Венедиктова. Рядом с ней первый заместитель председателя Комитета ВР по вопросам антикоррупционной политики Ярослав Юрчишин.

Толпа взяла их в кольцо. Родственники осужденных просили записать свои имена. Адвокаты протягивали папки с документами. Депутатка назначила время на следующей неделе, пригласила всех к себе. Люди из рук в руки передавали листок – вносили свои имена в список участников будущей встречи. Венедиктова дважды выкрикнула то главное, чего ждали все: «Мы возобновляем диалог!»

Появилась ли после этого митинга надежда на то, что какие-то законопроекты будут приняты в ближайшие месяцы? Яна улыбается: «Конечно». Диалог возобновлен. Время пошло.

Сколь бы ни были чудесны принимаемые законы, всех проблем они не решат. Представим самый оптимистичный поворот событий. Благодаря усилиям парламентариев и правозащитников на свободу выходят десятки или даже сотни невинно осужденных людей. Что дальше?

После десятилетий в тюрьме у некоторых из них (подчеркнем – не у всех, а у некоторых) на свободе не осталось никого и ничего. Они больны и немолоды. Социальные навыки утрачены. В лучшем случае их ждет реабилитационный центр или медицинское учреждение. В худшем – бродяжничество.

Значит, надо совершенствовать систему социальной защиты? Да. Но и это не панацея. Пожалуй, единственное, что может их – и всех нас – спасти это человечность. Человечность законодателя, человечность социального и медицинского работника, человечность прохожих на улице. Проявляемая друг ко другу.

Фотохудожник Александр Чекменев, отец Юрий Чернобров и правозащитница Яна Баранова сделали маленький шажок к этому. Им удалось невероятное: найти человечность там и в том, где и в ком ее меньше всего ожидаешь увидеть – в людях, приговоренных за страшные преступления.

Всматриваясь в эти лица, не стоит гадать, какие преступления они могли совершить. Не исключено, что никаких. Поэтому достаточно держать в голове одну мысль: перед нами человек.