Причем зависимость оказывается еще более выраженной, если пройтись по товарным группам. Например, в Евросоюзе, при довольно умеренной общей доля Китая в импорте (19%) есть статьи, где этот показатель намного выше, вплоть до 96%. Из Китая в ЕС импортируется почти вся товарная номенклатура. Например, в 4-значной классификации, из 1222 статей не импортируется только 21, в основном сельскохозяйственная продукция, а также электроэнергия, уран и взрывчатка.

Зависимость успела вылезти боком, когда в результате пандемии многие цепочки поставок разорвались, и потребители во многих государствах — как население, так и бизнес — не дождались в срок многих товаров, в том числе первой необходимости.

К тому же китайцы все реже позволяют иностранным инвесторам зарабатывать на своих экспортных успехах. Благодаря огромной норме сбережений (в среднем 48% за последние 15 лет), не испытывающая нужды в деньгах КНР в последние годы впускала все меньше иностранного капитала и, наоборот, все больше инвестировала за рубеж. Нетто-приток ПИИ в Китай сократился с 6,3% ВВП в 1993 году до 1,5% ВВП в 2018-м.

Инвестируя в Китай, нерезиденты несут ряд повышенных по сравнению с другими странами рисков. Первым таким риском является экспроприация. Государство может лишить активов кого угодно, если это необходимо для общественных нужд (часто это касается земли, которая нужна для строительства городов и дорог). Второй риск — воровство идей и технологий. Исторически сложилось, что китайцы не считают копирование проблемой — даже в каком-то смысле признаком уважения.

Вступивший в силу в начале 2020 года давно ожидаемый новый закон об иностранных инвестициях хоть и выглядит существенным прогрессом по сравнению с прежним режимом регулирования этой сферы, все еще содержит, по мнению западных комментаторов, ряд недостатков и до конца не снимает вышеупомянутые риски.

Третий риск, на сей раз внешний — торговая война между Китаем и США, которая затронула и третьи страны. Например, иностранных инвесторов в китайскую экономику, которые рассчитывали в том числе на американский рынок. Или, наоборот, покупателей китайских товаров, с которыми могут возникнуть проблемы из-за доступа к американским технологиям и комплектующим. Можно вспомнить, как Google запретил пользоваться своими программами компании Huawei, которая попала под санкции США вместе с 70 своими партнерами (помимо повышенных пошлин, использовались и такие инструменты). Тут речь шла о конечной продукции, но подобная участь вполне могла постичь и B2B компании.

Напомним, что в начале 2018 года американский президент Дональд Трамп, желая снизить огромный торговый дефицит с КНР, начал одну из самых крупных торговых войн в истории. Все началось с тарифов на солнечные панели и стиральные машины, но довольно скоро список вырос до товаров, на которых приходилось $50 млрд китайского импорта, а потом счет пошел уже на сотни миллиардов. В ответ Китай пообещал ввести пошлины на аналогичные объемы американских товаров.

В итоге рост китайского ВВП замедлился до антирекорда за 30 лет, американская экономика тоже чувствовала себя не лучшим образом. Сейчас антикитайская риторика пошла на спад, часть санкций отменена, Китай вновь стал торговым партнером США номер один. Однако до полного мира еще далеко, тем более что между странами продолжаются конфликты по другим направлениям — например, по самому коронавирусу и по Гонконгу.

Повышенная зависимость от Китая несет риски, связанные не только с нюансами работы с самой страной, но и моделью производства. Речь о модели just-in-time («точно в срок») — это способ удешевить производство, поставляя ресурсы ровно в нужном количестве, без складов, избыточного персонала и т.д. Модель придумана в Японии компанией Toyota, но в последнее время она получила в мире широкое распространение.

Модель работает, пока гарантируется поток ресурсов, что можно было организовать в крупных промышленных агломератах и с развитой логистикой. Но как только по каким-то причинам, естественным или человеческим, возникают перебои в поставках, производство конечного продукта тут же останавливается. Именно это произошло во время пандемии коронавируса, когда ограничения на международную торговлю и остановка различных производств разрушили привычные цепочки поставок. Масла в огонь подливали панические закупки отдельных товаров.

Поэтому сейчас предприниматели и власти активно обсуждают необходимость хотя бы частично вернуться к прежней производственной модели — just-in-case («на всякий случай»), с запасами и диверсификацией поставок — возможно, в ущерб дешевизне. Как минимум это затронет различные товары базового спроса вроде продуктов питания, медикаментов, средств защиты, а также критично важные для производства компоненты.

К этому процессу готовы подключиться и государства. Представители властей всех трех из четырех крупнейших мировых экономик (помимо собственно Китая) заявили, что тем или иным образом намерены помогать бизнесу в переносе своих производств из Поднебесной. Степень категоричности, реальной готовности приступить к такому содействию и конкретные детали отличались, но общая идея была единой — нужно снижать зависимость от КНР.

Торговый представитель ЕС Фил Хоган был наименее конкретен, просто заявив о намерении снизить торговую зависимость от Китая. Директор Национального экономического совета и основной экономический советник президента США Лалли Кудлоу предложил ввести 100%-ную государственную компенсацию расходов на перенос производств (правда, не просто из КНР, а в США). Дальше всех продвинулась Япония, которая уже выделила $2,2 млрд на помощь в релокации — как на родину, так и в соседние страны.

Насколько массовым будет исход компаний из Китая — пока сложно прогнозировать. Есть причины, по которым этого может и не произойти. Наиболее очевидные из них — зависимость от местного сырья и собственно стоимость самой релокации. Эти факторы могут привести к тому, что многие компании вместо полного переноса предпочтут модель «Китай+1», когда новые производства будут создаваться в других местах, но без отказа от существующих в Китае. Три четверти американских компаний вовсе не собираются переселяться.

Такие новые производства являются перспективой не самого ближайшего будущего, поскольку восстановление роста мирового ВВП ожидается в лучшем случае в следующем году. На днях МВФ ухудшил свой прогноз падения мировой экономики в 2020 году с 3% до почти 5%, причем развитые экономики упадут на 8%. В следующем году, по оценкам Фонда, рост мирового ВВП составит 5,4%.

Бенефициаров от возможной диверсификации поставок может быть много. В первую очередь, ими могут стать члены блока ASEAN — 10 государств Юго-Восточной Азии с общим населением 660 млн человек и годовым ВВП $3,3 трлн (по этому показателю уступая лишь США, ЕС Китаю и Японии), и Индия (1,35 трлн человек и $3,2 трлн).

Причем они почувствовали тенденцию еще до пандемии. Например, в Индонезии прошлой осенью заявили, что намерены создавать больше специальных экономических зон для привлечения производственных компаний, желающих переехать из Китая. Схожая риторика звучала и от представителей Таиланда и Филиппин.

Однако инвесторы не склонны зацикливаться на Азии. Некоторым компаниям видится более логичным переезд или использование производств ближе к родине или рынкам сбыта. К примеру, для США логичным таким местом является соседняя Мексика (128 млн человек и $1,3 трлн).

Европа посматривает на наиболее развитые страны Северной Африки — Египет, Марокко и Тунис. Суммарно на них приходится 148 млн человек населения и $466 млн номинального ВВП. Наиболее привлекательной страной из этой троицы выглядит Марокко, которая хорошо себя зарекомендовала и во время пандемии, бесперебойно поставляя медицинские и защитные товары. Страна меньше, чем Египет, но успела привлечь больше всего иностранных инвестиций в регионе.

В первую очередь, все эти локации привлекательны для инвесторов стоимостью рабочей силы. В развитых странах ASEAN она примерно вдвое меньше китайской, в Мексике — в 2,5 раза, в менее развитых странах ASEAN и Северной Африке — в 5 раз, в Индии — в 8 раз. Кроме того, у многих из них уже есть обширный опыт размещения различных чужих производств на своей территории.

Наконец, все эти страны выглядят не сильно пострадавшими от самого коронавируса. Мексика занимает 66-е место в мире по количеству заболевших в пересчете на количество населения, все остальные — во второй сотне. Во Вьетнаме, Лаосе, Камбодже и Папуа-Новой Гвинее пока что не зарегистрировано ни одной смерти от COVID-19.

Украина тоже может претендовать хотя бы на часть будущих инвестиций компаний, которые хотели бы разместить производство поближе к ЕС или хотя бы участие в поставках. Это логично, учитывая наземную границу сразу с четырьмя странами ЕС (15 пограничных переходов), безвизовый режим последние три года, взаимно сниженные ввозные пошлины благодаря зоне свободной торговли, постепенную гармонизацию различных правил и стандартов, да и в целом лучшую совместимость на уровне бизнес-практик (по сравнению с Азией).

Это может перебить тот факт, что персонал в Украине — не самый дешевый на фоне Индии (вчетверо дороже), стран Северной Африки и относительно бедных стран Юго-Восточной Азии (вдвое дороже). Средняя зарплата в Украине — на уровне Таиланда, больше только в Малайзии.

Причем именно европейские инвестиции несут особую ценность для Украины. В отличие от многих других направлений (вроде России или оффшоров, под видом которых может быть кто угодно, включая украинских инвесторов), деньги из Европы — это обычно «белые» деньги, заводимые сугубо с коммерческой целью. Впрочем, заводятся не только деньги — «в нагрузку» можно получить технологии (как физические, так и управленческие), обучение персонала и доступ к партнерам инвестора в странах ЕС.

Например, украинские предприятия могли бы попробовать свои силы в следующих сферах. Они подобраны, исходя из объемов как китайского, так и украинского экспорта в Евросоюз, а также исторического опыта работы в тех или иных сферах. Часть этих отраслей совпадают с тем, что правительство Владимира Гройсмана выписало в экспортной стратегии.

Электрические машины. В 2019 году экспорт из Украины в ЕС стоил около $2,3 млрд — это самая крупная из несырьевых статей нашего экспорта в ЕС, из Китая — $140 млрд (самая крупная статья вообще). Это очень крупный сегмент, и претендовать на весь будет невозможно — предстоит определить более узкие сегменты, в которых можно было бы работать.

Одна из успешных отраслей из этой категории — производство электрической проводки для автомобилей. На этом узком, казалось бы, рынке в Украине уже работает сразу три европейских компании, а также две японских и одна американская. Они поставляют проводку для таких грандов, как Audі, BMW, Lamborghini, Mercedes, Opel, Porsche и Volkswagen.

Мебель. Украина поставляет в ЕС древесины на $1 млрд, тогда как мебели — на $0,5 млрд в год (из Китая — $21 млрд). Запрет на экспорт кругляка не смог переломить эту тенденцию и привел только к арбитражу. Исправить ситуацию смог бы заход каких-то крупных игроков вроде IKEA (которая недавно признала, что закупала у нас древесину, правда, в т.ч. сомнительного происхождения).

Фармацевтика. Здесь проблема более широкая, чем просто отношения с Китаем — в связи с пандемией европейцы в принципе опасаются перебоев в поставках, откуда угодно. ЕС импортирует лекарств на более чем $80 млрд в год, из которых более чем на $44 млрд — из далеких стран. На КНР приходится $1,9 млрд, или 2% (правда, в отдельным сегментах, вроде пенициллина, доля намного больше). Сейчас поставки из Украины в ЕС мизерные — $11 млн. в прошлом году.

Одежда и обувь. Сейчас украинский экспорт одежды, обуви и изделий из кожи в ЕС составляет около $0,5 млрд в год (китайский — почти $48 млрд). В свое время Украина отшивала много одежды по давальческим схемам — например, для немецкой компании Hugo Boss. Однако постепенно Украина не выдержала конкуренции и начала уступать Турции, Китаю и другим странам. Возможно, при должных усилиях этот рынок удастся вернуть.

Как минимум в части этих секторов не обязательно претендовать сразу на рынок конечной продукции. С ней у нас традиционно проблемы из-за маркетинга, сертификации, контроля качества и проблем с масштабированием. Для начала неплохо освоить производство компонентов (как в вышеупомянутом примере с проводкой для автомобилей). Например, такая модель может быть актуальной для фармацевтов, которые могли бы поставлять отдельные компоненты для лекарств.

Кроме того, не обязательно претендовать сразу на инвестиции — для начала можно просто продавать свою продукцию. А уже со временем европейские инвесторы могут предпочесть и более близкий контакт — чтобы поддержать своих поставщиков и/или чтобы лучше контролировать бизнес-процессы и гарантировать качество.

Формально, на страны Евросоюза стабильно приходится почти 80% накопленных входящих прямых иностранных инвестиций (ПИИ) в украинскую экономику. В абсолютном выражении, по состоянию на начало 2020 года европейские инвестиции превысили $28 млрд. Они росли последние три года, после падения в 2013-2016 годах.

При более близком рассмотрение картина уже не такая радужная. Если вычленить из этой суммы налогово привлекательные для холдингов с украинскими владельцами Кипр и Нидерланды, остается чуть меньше $10 млрд или 27% от общей суммы — то есть, уже не так много. Для самой Европы украинские активы — тем более капля в море. Они занимают одну пятисотую часть от общей суммы европейских ПИИ в третьи страны.

Кроме того, европейцы до недавнего времени в основном были склонны делать горизонтальные инвестиции — реплицируя свою бизнес-модель для использования на местном рынке сугубо для удовлетворения местного же спроса, причем чаще конечного. Львиная доля таких инвестиций сконцентрирована в банковском секторе, розничной торговле, пищевой промышленности и производстве строительных материалов.

Причем редко они были инвестициями с нуля (greenfield investment), чаще покупались уже работающие местные компании, которые потом «доводились до ума». Исключение — ритейл, отдельные банки и теперь уже единственный работающий автопроизводитель в стране — Еврокар.

Вертикальных инвестиций — когда покупается или создается предприятие для встраивания в более сложные международные цепочки — в Украине на порядок меньше (вроде упомянутых выше производителей проводки для автомобилей).

Данные: открытые источники, Минюст. Список может быть неполным

Это значит, что Украина рассматривается европейцами скорее как рынок, на котором можно просто заработать, но не как источник товаров с высокой добавленной стоимостью для самой Европы. Это видно и из структуры украинского экспорта в Евросоюз — безотносительно того, кому принадлежит компания-экспортер. Львиная доля приходится на сырье и полуфабрикаты.

Причин может быть много. Несмотря на в целом неплохое значение Индекса человеческого капитала, есть вопросы к качеству и количеству рабочей силы. Квалифицированные сотрудники уже заняты или эмигрировали. Многие инвесторы (как иностранные, так и внутренние) сталкиваются с такими проблемами с персоналом, как неумение работать с новым оборудованием, неготовность обучаться и склонность воровать.

Есть вопросы к бизнес-климату в целом. В рейтинге Doing Business Украина занимает 64-е место с итоговым балом 70 из 100. Наиболее тяжелые позиции — подключение к электросетям и банкротство. Подключение в среднем занимает 267 дней и стоит 353% от ВВП на душу населения — в несколько раз выше, чем в среднем по развитым экономикам. Банкротство в среднем длится почти 3 года, вернуть получается всего 9% суммы долга.

Украина не очень хорошо умеет урегулировать конфликты с инвесторами. Для грубой оценки можно сравнить количество споров, которые страны не могут урегулировать мирно или посредством местной судебной системы. В таком случае инвесторы идут в Международный центр по разрешению инвестиционных споров (ICSID) при Мировом банке. Например, Вьетнам и Камбоджа там фигурируют лишь по одному разу в качестве истца, Лаос и Малайзия — по три раза, Филиппины — 5, Индонезия — 8. Даже у огромного Китая — лишь 3 таких кейса. Для сравнения, у Украины их 15, включая два активных.

Реализовать план «привлечь инвестиции из Евросоюза в Украину для производства на экспорт в ЕС» может нежелание или неспособность украинских властей серьезно улучшить инвестиционный климат в стране. Во всяком случае, в промышленном разделе правительственной программы стимулирования экономики на 2020-2022 годы «Экономическое восстановление» ни не говорится о привлечении новых инвесторов, а тем более иностранных. Если власть все же хочет видеть европейских инвесторов в стране, стоит сделать следующее.

В общем-то, даже просто поставки украинских товаров, без привлечения инвестиций — тоже неплохо. Тем более что, как упоминалось выше, со временем это может сопровождаться инвестициями. Но для увеличения торговых потоков, помимо прочего, нужно упростить ВЭД (для вертикальных инвестиций это тоже нужно, естественно).

Хотя возможность получить часть «китайского» пирога представилась волей случая и накопившихся в мировой экономике дисбалансов, это автоматически не означает, что получить его будет просто. На эту часть претендуют многие страны, которые по многим параметрам — качеству и стоимости рабочей силы, наличию инфраструктуры, качеству государственного регулирования — как минимум не уступают Украине. Сидеть на берегу и ждать, пока по реке проплывут трупы конкурентов, не получится.