В шесть месяцев врачи установили мне в голову систему, которая выводит лишнюю жидкость из желудочков головного мозга. С возрастом эту систему заменили, я наблюдалась у врача, и все было хорошо. В девятом классе начались головные боли. Медики сказали: «Не переживайте. Это переходной возраст. Все пройдет».

В 2015 году я училась в Одесском университете на журфаке, и пришло время снова заменить систему. Мне сделали операцию, но что-то пошло не так – сильные головные боли, боль в глазах, тошнота, слабость. Обезболивающие не помогали.

Летом 2015 года мне сделали три операции в Житомире. Еще семь – осенью, уже в Киеве. Врачи сказали, что системы в голове недостаточно, и нужно поставить такую же в спинномозговой канал, в позвоночник. Это была экспериментальная операция – до меня врачи такого не делали. Эксперимент не удался. С тех пор у меня периодически начинались боли в спине, температура повышалась до 38,5. Но я решила окончить университет, а уже потом заняться здоровьем.

В 2017 году я полгода провела в больнице. Оттуда сдавала зачеты на четвертом курсе. Мне сделали еще семь операций – пять на голове и две на позвоночнике. После одной из них спинномозговая жидкость начала течь через рану. Мне накладывали швы, но это не помогало. За 20 минут повязки становились мокрыми. Меня прооперировали, герметично ушили рану, но потом на этом месте образовалась киста размером с куриное яйцо, и из-за нее температура повышалась до 38,5. Нейрохирург говорил, что с этим можно жить, но мы с родителями настояли, чтобы кисту удалили. После операции полегчало.

В 2018 году я жила в Киеве, работала сценаристкой на СТБ и постоянно ездила в командировки. Жизнь бурлила. В декабре у меня внезапно повысилась температура до 38,5 и начала неметь правая нога. Я обратилась к нейрохирургу, который меня оперировал. Он сказал: «Наверное, у вас грипп. Лечитесь дома». Я почему-то спросила: «А если меня парализует?». Он ответил: «Ну, тогда и приедешь».

Совсем плохо мне стало 17 декабря. Киев замело, маршрутки почти не ходили. Я вышла с работы в 10 вечера и минут 40 шла пешком по сугробам. Сильно болели спина и нога, температура была 38,5. Дома я выпила жаропонижающее и сделала себе несколько уколов обезболивающего. Хотела приготовить что-то из еды на завтра на работу, но не смогла.

В пять утра проснулась от того, что меня трясло под одеялом. Померила температуру – 39,4. Пыталась сбить ее таблетками и порошками. Ничего не помогало. Через два часа позвонила на работу и сказала, что заболела. Все мои друзья уже разъехались на новогодние праздники, привезти таблетки было некому. От подъезда до аптеки – около 50 метров, но ноги были ватные, я понимала, что не дойду. Подумала: «Ну ладно, может, и правда, грипп. Значит, пройдет».

Через пару часов мне стало сложно дойти до кухни. Она была в четырех метрах, но ноги не слушались. Я добиралась минут 20 – держась за стену, почти ползком.

В четыре часа дня все-таки позвонила родителям. Они живут в Новограде-Волынском Житомирской области, примерно в трех часах езды от Киева. Сказала: «Мне плохо. Приезжайте». Когда мама приехала, я минут 15 пыталась дойти до двери, чтобы открыть.

Мама позвонила доктору, который меня оперировал. Он сказал: «Это похоже на менингит. Вы можете лечиться дома. В больнице нет мест». Мама купила кучу таблеток, предлагала вызвать скорую. Я отказывалась, но к трем ночи поняла, что становится только хуже. Очень болел позвоночник, я почти не могла сидеть. Попросила маму позвонить в 103.

Скорая ехала часа полтора. Под утро нас привезли в больницу, но не дали каталку. Пришлось идти самой, мама переставляла мне ноги. Первое, что сказала доктор: «Чем мы можем вам помочь? Пока есть скорая, она бесплатно отвезет вас домой».

Мы решили остаться в больнице до утра. Мне что-то капали через капельницу – наверное, обезболивающее и антибиотики. В той больнице не было нейрохирурга, и меня, после просьб родителей, отправили в военный госпиталь. Там сразу положили в реанимацию.

Я не понимала, насколько все серьезно и пыталась шутить. Говорила: «У меня скоро корпоратив. Я купила красное платье, хочу пойти в нем». А медсестра ответила: «Ты, конечно, не переживай. Но главное – чтобы ты хоть как-то вышла из реанимации».

Через полдня пришел доктор, чтобы взять пункцию спинномозговой жидкости. Он попросил перевернуться на бок, а я поняла, что не могу – не чувствую ног и не могу ими двигать. После анализа доктор поставил диагноз миелит. Позже другие врачи, у которых мы консультировались, сказали, что болезнь спровоцировала система, установленная в позвоночнике. Либо ее устанавливали в не очень стерильных условиях, либо из-за нее воспалились нервные корешки, и это дало гной.

В первый день в реанимации я постепенно переставала чувствовать тело. Сначала ноги, через час живот, еще через час – ребра. К концу дня не чувствовала ничего ниже груди. Но при этом у меня жутко болели ноги и спина. Я понимала, что если паралич дойдет до шеи, то все – гробик, похороны, кладбище. В таких случаях мало кто выживает.

Я умоляла доктора прооперировать меня сразу. Это увеличило бы шансы на успешную реабилитацию. Он сказал: «Ты у меня не одна, есть и другие операции. Ты можешь подождать».

Меня прооперировали только на третьи сутки – удалили часть системы из спины. Из-за того, что убрали не всю систему, возникли осложнения. Вторую часть удаляли позже во Львове. Если бы все сделали сразу, восстановление проходило бы намного эффективнее.

Легче после операции не стало. Я не могла двигаться, просто лежала на спине и смотрела в потолок. Минимальная подвижность была только у правой стопы. При этом ноги болели невыносимо.

30 декабря меня перевели из реанимации в обычную палату. И там, и там со мной были родители. В новогоднюю ночь я просто спала. Но перед сном загадала желание: проснуться и пошевелить хотя бы одной ногой. Не сбылось. Я подумала: «Ну ладно. Рождество – тоже большой праздник, загадаю еще раз». И снова ничего не произошло. Мне было уже 22 года, но я не могла понять: как так? Почему не сбывается?

Я спросила у своего врача о реабилитации – какая мне нужна и какой центр он посоветует. Доктор ответил: «Зачем тебе тратить деньги? Вот задвигаются ноги – пойдешь в бассейн». Другой врач посоветовал реабилитационный центр во Львове.

Через два месяца я уехала в реабилитационный центр. Тогда уже могла сидеть в инвалидном кресле. В центре занималась с физическим терапевтом, училась одеваться, обуваться, готовить, пересаживаться с кровати в коляску.

Помню, как я час надевала штаны. Меня это злило, расстраивало, и я уже не хотела идти ни на какие занятия. Иногда хитрила и просила родителей надеть мне носки. Ведь это еще полчаса времени, если делать все самой.

Я провела в реабилитационном центре два месяца. Меня начали ставить в вертикализатор – систему, где фиксируются ноги, стопы, колени, таз, и нужно стоять. Потом учили ходить на подвесной системе. В первый раз я за час прошла метров пять.

Я уезжала из реабилитационного центра в инвалидном кресле. Приехала домой в Житомирскую область и сразу решила: кресло в квартиру не заедет. Пусть стоит в подъезде, где угодно, но только не дома.

Нам советовали сделать ремонт под потребности человека с инвалидностью – снести стену, поменять душ и кровать. Я сразу сказала «нет». Казалось, что сделать это – значит, перестать бороться. Хотя в быту мне было сложно.

Я стала ездить на реабилитацию постоянно: месяц дома, месяц в центре. Первые полгода ездила во Львов, уже год – в Киев. Сначала научилась ходить с ходунками, сейчас на улице хожу с двумя четырехопорными палочками. В помещении с ровным полом – с одной. Могу пройти часа полтора, а потом нога просто падает.

Когда все случилось, я четыре месяца была на больничном. Потом взяла отпуск на 60 дней. Но было понятно, что работать сценаристом и ездить в командировки я пока не смогу. Пришлось уволиться. Сидеть без работы я не хотела. Написала пост в Facebook, что ищу удаленку, и мне предложили быть литературным редактором в Liga.net. Работаю здесь чуть больше года.

Лечение и реабилитация уже обошлись как минимум в несколько миллионов гривень. Три недели в реабилитационном центре стоят 25 тысяч, плюс еще около пяти каждый месяц – лекарства. Дважды мне помогал фонд Let's help, а обычно я пишу посты о реабилитации на своей странице в Facebook и собираю деньги там.

У меня много планов на жизнь. Я очень хочу семью и не думаю: вот восстановлюсь полностью, и тогда можно заводить отношения. Хочу, чтобы человек полюбил меня такой, какая я есть. Хочу получить второе образование – возможно, физического терапевта. И параллельно заниматься медицинской журналистикой. Хочу вернуться в Киев и жить там. Хочу работать в офисе среди людей, а не дома. Хочу снова кататься на лыжах.

Я часто спрашиваю у врачей, какие шансы полностью восстановиться. Они не дают прогнозов. Я нашла девушку из Америки с похожим диагнозом – она восстанавливалась десять лет, а теперь ходит, как ни в чем не бывало. Но есть и те, кто остался в коляске. Я думаю, что уже на середине пути, и дороги назад нет. Вернее, я не хочу назад.

К 2006 году я уже несколько лет работал инспектором по покраске кораблей в Южной Корее. Жена и сын полтора года жили со мной, и в Корее у нас родилась дочь. Когда ей было четыре месяца, семья вернулась в Украину.

Я взял отпуск на две недели, поехал с ними в Николаев, а когда вернулся – меня накрыло. Я понял, что постоянно живу в командировках, и через полгода дочка меня не узнает, что я устал тяжело работать и больше не вижу в этом смысла. У меня началась депрессия. Я завел непонятный роман, наделал глупостей, много бухал.

Посреди этого безумия у меня начала сильно болеть левая нога. Она горела огнем, и ничего не помогало. Я пошел к врачу, заплатил 250 долларов. Мне выписали какие-то таблетки, но лучше не становилось.

Я начал ходить на массаж, иглоукалывание. Через четыре месяца боль утихла. Но бегать и прыгать с тех пор я так и не научился. А еще появились приступы усталости. На ровном месте на меня вдруг обрушивалась неописуемая черная усталость – такая, что трудно сделать шаг. Потом появились непонятки с равновесием. Я начал терять баланс, когда спускаюсь по лестнице. Как пьяный.

В середине 2007 года я вернулся в Николаев и пошел к врачу. Мне сделали МРТ позвоночника, что-то долго искали, но толком ничего не нашли. Сказали, что из-за старой травмы сдвинуты позвонки.

В Николаеве я тоже работал инспектором по покраске и тоже почти без выходных. Приступы усталости участились. Появилась метеозависимость: чуть поднимается ветер – мне сразу хуже. Начались запоры, причем очень странные. То долго запор, то неконтролируемая дефекация. Я буквально не знал, когда усрусь. Перестал потеть. Не мог вдохнуть полной грудью. От переутомления почти не спал, а когда засыпал – мог ходить во сне.

На работе была сплошная нервотрепка, начальник мудак. С женой все было ужасно, а в 2010 году мы развелись. Я мигом нашел в интернете альтернативную женщину. Снова женился.

Я поменял работу и возглавил отдел техподдержки в IT-компании. У нас со второй женой родилась дочка. Отношения были странными. Мне становилось хуже. Я уже не мог пройти больше километра. Ходил в туалет по малой нужде каждые полчаса, причем от первого позыва до «уже не могу» – две минуты.

Пошел в больницу на обследование. Врачи увидели, как меня пошатывает на лестнице, и их осенило: это может быть рассеянный склероз. Сделали МРТ, и диагноз подтвердился.

Я вернулся домой из больницы и посмотрел в Википедии график нарастания инвалидности при рассеянном склерозе. Там была нечеткая кривая – больному то лучше, то хуже. Но постепенно все идет к полной беспомощности. К тому, что я перестану контролировать свои мышцы, много лет проведу в постели слепой, глухой и бессловесный. А потом откажет сердце или легкие.

Я зажмурился, встал и пошел на работу. Решил, что буду работать по 15 часов в сутки, пока могу. А дальше покончу с собой, чтобы не умирать от этой жути.

Два года я старался просто не думать о диагнозе. Симптомы оставались прежними, периодически я ложился в больницу на капельницы, но лучше не становилось.

Зимой 2013 года меня снова накрыл ужас. Я представил, как лежу беспомощный, не могу пошевелить даже пальцем и молю о том, чтобы быстрее умереть. Я был в отчаянии. Плакал, бился головой о кровать, кричал, что убью себя. Жена меня успокаивала, и мы с ней решили, что будем бороться. Тогда же я сделал первый осознанный шаг – бросил курить.

Как-то начальник охраны на работе сказал, что знает одного доктора, который мне поможет. Сказал, куда идти – метров 100. Для меня это было уже тяжеловато, и я не пошел. Через несколько дней начальник охраны закинул меня в машину и отвез.

Так я познакомился со своим доком. Первое, что он мне сказал: «Я не буду тебя лечить. Хочешь, чтобы лечили, – иди в больницу. Я научу тебя, как работать с болезнью и организмом». Я как будто увидел луч надежды. Док на два года стал моим учителем. После знакомства с ним я не сделал ни одного укола, не принимал ненатуральные лекарства.

У дока было медицинское образование. Он работал начмедом в детской реанимации, потом ушел оттуда и работал врачом николаевской баскетбольной команды. А еще к нему приходили люди со всеми болезнями.

У нас с доком все началось с десятидневной голодовки. Так он испытывал мою мотивацию бороться с болезнью. Дальше мы чего только не делали – док научил меня правильному дыханию, самомассажу, тысяче упражнений. Лечил пиявками, банками, разными натуральными препаратами. Пересмотрел мое питание и баланс – водный, солевой, йодный и так далее. Уделил внимание каждой системе и органу.

Жена тоже познакомилась с доком и очень поддерживала меня в то время. Сейчас я понимаю, что док вправлял ей мозги. Он использовал технику перезагрузки – когда нажимаешь на сонную артерию, человек на несколько секунд теряет сознание, а потом все в его голове проясняется.

Док сказал, что нужно пить минимум два литра воды в день. Отказаться от жареного и вареного. Даже ингредиенты для супа мы с женой запекали. Мясо, молоко, овощи – все должно быть натуральным, масло – свежевыжатым. Я нашел молочницу и медовика, жена – зеленщицу, на рынке мы подружились с мясником. Знали, у кого брать хороших курочек и яйца.

В 2014 и 2015 годах я ездил в аюрведическую клинику в Индию. Мне делали там глубокую очистку организма – специальным массажем, препаратами, клизмами.

С доком мы много разговаривали. Он учил, что в любой ситуации можно улучшить свое состояние – растереть уши, понажимать на кончики пальцев, на специальные точки. Спокойствие и рассудительность, которые у меня есть сейчас, – от него. Естественно, я платил ему за работу. Но немного – около 100 грн в час. В 2015 году я перестал плотно работать с доком, хотя мы продолжали общаться. Полтора года назад он умер от инсульта.

По моим наблюдениям, рассеянный склероз обостряется во время эмоциональных срывов и кризисов. В 2015 году умерла мама, и меня предала жена. Мое состояние резко ухудшилось, многие симптомы остались до сих пор. Например, я потерял чувство равновесия и больше не держу правую ступню – она висит. Не могу долго ходить без палок. Какое-то время даже поднять что-то с пола было трудной работой. Лежа не могу перевернуться со спины на живот и обратно.

Мне стало лучше в 2017 году – после расставания с женой. Я нашел инструктора по йоге и начал ходить в качалку рядом с домом. Как-то зашел туда и спросил: «Нет ли у вас кого-то, кто работает с такими, как я?». Оказалось, у них есть Михалыч. К нему ходит слепой, два человека с ДЦП и один чувак с жуткой аутоиммунной хренью. У Михалыча котелок на месте – он постепенно увеличивает нагрузку, с "рекордами" не спешит.

В прошлом году я ушел с работы. Понял, что уже толком и не работаю, и не занимаюсь собой. Сейчас тренируюсь сутками напролет. Делаю специальные утренние процедуры – растираю уши, поднимаю и опускаю жопку над кроватью, шевелю ступнями, занимаюсь дыханием. Потом хожу пять кругов по квартире. Один круг – 100 шагов. Я сделал себе полосу препятствий, хожу передом, задом, боком, с палками и без. Завтракаю, танцую, снова хожу. Делаю разминку, приседаю, пытаюсь поднять среднюю часть стопы, занимаюсь йогой и зарядкой с эспандером и гантелями. Медитирую и иногда чищу чакры. Фигачу целый день с перерывами на покушать и полежать.

У меня есть народный доктор – он лечит иглоукалыванием и банками, биоэнергетик, инструктор по йоге. Еще я занимаюсь с бывшей напарницей дока. Знакомые в селе под Николаевом держат лошадей, и весной и осенью я езжу туда на иппотерапию.

Уже три раза был в реабилитационном центре «Модричи» в Трускавце. Там есть бассейн, качалка, физические терапевты. Но это дорого – 75 тысяч за три недели. Когда я уволился с работы, работодатели заплатили мне зарплату за три месяца, а сотрудники собрали приличную сумму. Сейчас я собираю деньги через Facebook, но получается немного, до 5000 в месяц. Связался с благотворительным фондом «Свої», они помогли мне купить орбитрек. У папы есть небольшие сбережения, и сейчас мы тратим их, но договорились, что примерно через полгода я устроюсь на работу на неполный день.

Мое состояние сейчас стабильное. Физически оно намного хуже, чем было в 2011 году, когда мне поставили диагноз. Но психологически – намного лучше. Я четко знаю свои возможности. В хорошую погоду могу пройти километр. Потом, правда, сильно устаю и практически падаю. На улицу не люблю выходить – там не предусмотрены туалеты на каждом шагу.

Я хорошо организовал свой быт. Плачу знакомой пенсионерке, она готовит, убирает, стирает, ходит в магазин. Четыре месяца назад у меня появились виртуальные отношения. Пока мы виделись только в скайпе – женщина живет на Дальнем Востоке. Но хочет приехать.

В прошлом году я объявил фантастическую цель – подняться на Говерлу. Друзья меня поддержали, некоторые пойдут со мной. Буду идти по своей системе: 100 шагов, потом пять минут отдыха. Пойду в памперсе и возьму с собой раскладной стульчик. Дойду, даже если придется идти неделю.

После Говерлы напишу книгу – о рассеянном склерозе, системном подходе к организму, работе с усталостью, о том, как и чему учит болезнь. Это будет история человека, который практически встал из инвалидного кресла и поднялся на Говерлу. Главной мыслью будет: «Всегда можно сделать еще один шаг. Но для этого нужно взять ответственность за все, что с тобой происходит».

Я родилась в Запорожье и с четырех лет занималась бальными танцами, фигурным катанием и большим теннисом. В 12 переехала со старшей сестрой в Киев. Она ехала учиться, а я – потому что в столице больше возможностей для профессионального занятия танцами. Со временем переехали и наши родители.

Я вела активный образ жизни, часто ездила на соревнования. Стала чемпионкой Украины, а в 16 лет – чемпионкой Европы среди молодежи. Дальше хотела преподавать танцы детям и поступила в Институт физкультуры на факультет хореографии. Год позанималась с детьми и поняла, что это не мое. Решила открыть ателье. Со временем оно выросло в мою линию одежды – Polivik.

В 18 лет я переехала от родителей. Они живут в селе Любимовка под Киевом, а я начала жить в Киеве и много путешествовала. Объездила всю Европу, по чуть-чуть жила в разных местах. Набиралась впечатлений, смотрела коллекции одежды в модных магазинах.

8 июня 2019 года мы с подругой поехали на пляж в спа-комплекс под Киевом. Я была на своей машине, но, когда мы собирались ехать назад, она сломалась. Знакомый подруги предложил отвезти меня домой. Я согласилась. Села на заднее сиденье, подруга – на переднее. Дальше все произошло очень быстро. Парень, видимо, решил попонтоваться перед нами и за пару минут разогнался до 220 км/ч. Я не успела ничего сказать, и через минуту на повороте мы врезались в стену.

Я помню большое красное пятно – это и была та стена. Помню, как лежала на асфальте, и ко мне подошел мужчина – сотрудник заправки рядом. Я сказала: «Возьмите меня за ручку, пожалуйста». Он ответил: «Я тебя уже держу». Так я поняла, что ничего не чувствую. Приехала скорая, мне вкололи обезболивающее, и я отключилась. Вокруг тогда собралось много людей, у меня украли деньги и украшения. Остались только документы.

Я очнулась в реанимации через сутки. Семья уже была рядом. Оказалось, что у меня перелом шеи. На соседней кровати лежала моя подруга. Ей было намного хуже – раздроблено лицо, много переломов. День в реанимации со всеми лекарствами стоит от 200 долларов, но подруга была из неблагополучной семьи, и врачи помогали ей минимально – бесплатными лекарствами. Через 21 день ее выписали в обычную палату, и на 40-й день она умерла. Водитель погиб на месте.

Мне сделали операцию через месяц – поставили пластину в шею. Ее нужно было сделать в первый день, но врачи не делали, пока не удостоверились, что моя семья сможет за это заплатить. Потом семья нашлась, но на четвертый день в реанимации у меня наступила клиническая смерть на пару минут. Меня откачали, и дальше я дышала через трахеостому – в шее делают отверстие и вставляют в него специальную трубку.

Месяц до операции я лежала неподвижно. Меня даже не переворачивали. Просто сутками смотрела в потолок и старалась побольше спать, чтобы ни о чем не думать. Я не понимала, что произошло. Казалось, я через месяц встану, побегу, и все будет нормально.

Операция стоила около 200 тысяч грн и прошла успешно. После нее я еще месяц провела в больнице. Меня понемногу начали переворачивать. Мы с мамой читали много литературы о реабилитации, и я верила, что смогу ходить. Думать обратное было просто ужасно. Врачи говорили обтекаемо: «Мы свою работу сделали. А дальше все зависит от финансовых возможностей, усилий семьи и желания реабилитироваться».

Через месяц меня выписали. Дома я все еще могла только лежать, но была счастлива, что хотя бы не смотрю на больничный потолок. Мы наняли реабилитолога, он приезжал и по два часа в день двигал мне руки и ноги, учил сидеть. Через несколько недель я смогла сесть в инвалидное кресло и выехать на улицу.

Когда мы с мамой в первый раз выехали кататься, я все время боялась, что упаду – вообще не чувствовала тело и не могла держать баланс. Но все же была рада – стала ценить свежий воздух, траву, деревья, то, что могу видеть кого-то, кроме врачей.

В конце лета я начала ездить по разным реабилитационным центрам – «Модричи», Киев, Запорожье. В каждом я проводила по месяцу, потом пару дней дома, и ехала в следующий. Мы с родителями хотели посмотреть все методики реабилитации, чтобы ничего не упустить.

Уже чуть больше месяца я живу дома. Мы оборудовали здесь реабилитационный центр – купили вертикализаторы, гантели, другие приспособления. Наняли реабилитолога, который переехал к нам и много со мной занимается.

Сейчас мой день выглядит так: просыпаюсь и завтракаю в 10 утра, до 12 – тренировка. Потом английский, перерыв, снова три часа тренировки, массаж, прогулка. Вечером немного работаю.

Только через полгода после травмы я снова смогла пользоваться телефоном и ноутбуком. Пальцы и кисти рук и сейчас почти не работают. Но я научилась тыкать пальцем в телефон и принимать заказы на одежду у клиентов. Начала даже рисовать примотанной к руке кисточкой. Еще могу сама есть, пить и умываться. Во всем остальном нуждаюсь в помощи.

Мое психологическое состояние нестабильное. День мне нормально, день – плохо. Хочется верить, что все будет хорошо, но я занимаюсь по пять часов в день, а результаты – минимальные. Хотя совсем недавно, когда я уже почти потеряла надежду, начали чуть-чуть шевелиться пальцы на ногах. Мне кажется, если я буду заниматься как сейчас, смогу ходить через пару лет.

Когда становится психологически совсем плохо, я думаю, что есть люди, которым еще хуже. У многих нет финансовых возможностей реабилитироваться, а без них в нашей стране выжить с такой травмой практически невозможно.

За этот год у меня полностью поменялся круг общения. Из старой жизни остались только два человека. После аварии те, кого я считала друзьями, приехали в реанимацию, договорились с врачами, чтобы зайти в палату, сфотографировали меня и мою подругу. Потом написали посты в соцсетях, как будто собирают деньги нам на реабилитацию. Больше я этих людей не видела. Не знаю точно, сколько они собрали, но на пару месяцев в реабилитационном центре хватило бы. Месяц в «Модричах» стоит 120 тысяч.

До сих пор не адаптировалась к новой жизни и внешности. Я привыкла быть в центре внимания, ходить на светские мероприятия, красиво одеваться. Видеть себя в зеркале в инвалидном кресле мне сложно.

Я пообещала себе, что снова начну носить любимые платья, когда встану на ноги. А пока буду в спортивных костюмах. Папа с детства учил меня не сдаваться, и я верю, что буду ходить. Хотя сейчас для меня, что пошевелить ногой, что сдвинуть предмет силой мысли – одинаковые задачи.

Успех реабилитации зависит от многих факторов. Влияет возраст, пол, хронические заболевания, есть ли у пациента вредные привычки. Многое зависит от того, что именно мы реабилитируем. Например, пациенты одного возраста с черепно-мозговой травмой будут восстанавливаться лучше, чем те, кто перенес инсульт.

В случае с травмой шеи успех реабилитации зависит от того, насколько быстро и качественно оказали первую помощь, как прошла операция и были ли после нее осложнения.

Многое зависит от мотивации пациента. Если он не хочет заниматься, то после реабилитационного центра приедет домой, ляжет на диван, перестанет тренироваться – и все успехи сойдут на нет. Пациенты, которые работают дома, приезжают на повторный курс лечения с хорошими результатами, и мы ставим с ними новые цели.

Но так бывает не всегда. Несколько месяцев назад к нам в отделение приехал лежачий пациент. Мы работали с ним два месяца и добились внушительных результатов. Но пациент вернулся домой, опекуны перестали с ним заниматься, свой отпечаток наложил карантин – и он приехал к нам во второй раз с большим весом и теми же проблемами с ходьбой, которые были в самом начале. Нам приходится снова добиваться результата, которого мы достигли еще до карантина.

Мотивация пациента тоже зависит от возраста, травмы и характера самого пациента. Как правило, мотивация пациента после травмы шейного отдела позвоночника больше, чем у пациента с инсультом или черепно-мозговой травмой.

В реабилитации есть правило: чем раньше ее начать, тем лучше результат. Особенно важен первый год. Дальше восстановление проходит медленнее и часто направлено на поддержку состояния, которое уже есть.