Когда мне было 15-16 лет, я делала себе порезы на руках. Это не были попытки суицида, мне просто хотелось перевести фокус со своих переживаний о первой любви на физическую боль. Я включала Imagine Джона Леннона и брала лезвие. Это действовало очень успокаивающе. Потом я узнала, что при повреждениях и виде собственной крови мозг вырабатывает опиаты – природное обезболивающее.

Уже в подростковом возрасте я понимала, что периодически погружаюсь в депрессивные состояния. Они длились примерно две недели – слабость, нежелание контактировать с людьми, навязчивые мысли. Родители не реагировали ни на это, ни на порезы. Друзья спрашивали, почему у меня забинтована рука, но особо тоже не вникали. Никакой информации о ментальных расстройствах тогда не было. Люди просто не знали, что это. А мне казалось, что все нормально – ведь подростки драматичны и любят слушать грустную музыку.

В 19 лет я переехала из Одессы в Киев и поступила в Национальный университет театра, кино и телевидения имени Карпенко-Карого. Училась на оператора. Тогда же стала жить со своим будущим мужем. В какой-то момент мы оба заметили, что я погружаюсь в депрессивные состояния все чаще. Незначительные события вызывали во мне бурю чувств, которые я не контролировала.

В 2013 году я устроилась работать на СТБ. Меня быстро взяли, хвалили мои работы. Я была рада, но, когда приходила на канал, впадала в странные состояния – все плыло перед глазами, я не понимала, где нахожусь. Это были симптомы ментального расстройства, но тогда я думала, что это просто часть моего характера. Что я такая девочка без кожи. Я проработала восемь месяцев и ушла.

Когда начался Майдан, я постоянно была там. После расстрелов на Грушевского и Институтской две недели не могла прийти в себя. Сначала просто лежала, чувствовала сильную усталость и как будто я выпала из реальности. Потом начала потихоньку вставать. Помню, шла по улице и думала: "Да что ж такое, мне хреново вторую неделю подряд. Тупо плохо". С другой стороны, после трех месяцев п*здеца это было логично, и вряд ли мои чувства сильно отличались от ощущений остальных людей на Майдане.

Как я теперь понимаю, к марту 2014 года у меня начались гипомании. Я чувствовала себя суперкрутой и сильной. При этом была раздражительной, агрессивной и импульсивной. На этой волне рассталась с мужем, и следующие несколько лет меня качало из мании в депрессию. Мании длились неделю-две, депрессии – дольше.

С 2014 по 2016 год я снимала документальный фильм "Школа №3" о детях из Николаевки (Донецкая область). Под конец съемок сильно влюбилась и начала жить с парнем. Я была в мании, много успевала, вела активный образ жизни, постоянно куда-то ездила. Потом начала без видимых причин впадать в депрессии, и парень перестал понимать, что со мной происходит.

В начале 2017 года я постоянно испытывала тревогу – причем это скорее физическое ощущение, чем чувство. Внутри от живота до шеи и на коже было постоянное жжение. Я почти не могла есть и спать. Мне везде было некомфортно – дома, на улице, с друзьями. Казалось, что произошло или вот-вот произойдет что-то ужасное. Что по всем фронтам все пропало, и мне конец. Что я уже провалила отношения с родителями, друзьями, парнем, фильм, над которым работала. Что я как человек не представляю никакой ценности, и единственное, что осталось, – лечь и упокоиться с миром.

В реальном мире меня все любили и старались заботиться. Скоро я должна была ехать на фестиваль Берлинале представлять наш фильм. Но все это меня не интересовало. Я видела только свое черное царство. Холодный космос, в котором я летала и думала, что все пропало.

В феврале 2017 года я поехала на Берлинале. Во мне была каша из эмоций и мыслей. С одной стороны, мне было хорошо и приятно, а с другой – казалось, что я это не заслужила, постоянно было тревожно. Даже на вечеринке после церемонии награждения, где мы взяли гран-при. Я смеялась, пила вино и не понимала, что чувствую на самом деле.

Я вернулась из Берлина и узнала, что выиграла грант на обучение – 50 тысяч евро. Это был двухгодичный курс магистратуры по операторскому мастерству. Во время учебы нужно жить в трех странах – сначала в Ирландии, потом в Венгрии и Эстонии. По идее, я должна была прыгать до потолка от счастья, но к тому моменту меня уже ничего не радовало.

Перед поездкой в Ирландию я пошла к психиатру, и он поставил диагноз тревожно-депрессивное расстройство. Выписал антидепрессант. Это помогло нормализовать сон, но в качестве лекарства от депрессии не подошло.

Я надеялась, что мне станет лучше в Ирландии. Что я сбегу от тревоги, страхов, неудач, от себя. Но в Дублине становилось только хуже. Как-то мой одногруппник из Индии увидел, как я сижу еле живая одна на лавочке, пока все гуляют и развлекаются. Он подошел и сказал: "Что-то с тобой совсем все плохо. Переезжай ко мне. Буду тебя выхаживать". Он сам пережил депрессию и знал, как поддержать человека в таком состоянии. Я переехала, он стал заниматься со мной йогой, делать мне травяные чаи, разговаривать. Я почти не выходила из его квартиры. В основном, проводила дни, лежа у камина. У преподавателей не было вопросов – я показала им справку с диагнозом.

Через четыре месяца я приехала в Одессу на каникулы и пошла к психиатру. Она поставила диагноз депрессия и выписала около десяти препаратов. Я пришла на первый прием с мамой и подругой – врач рассказала им, что со мной происходит, и как ухаживать за человеком с ментальным расстройством. Жить на каникулах я решила у подруги – не хотелось напрягать родителей и самой напрягаться. Мне было так комфортнее.

Я отдыхала, иногда выходила пройтись вокруг дома или к морю. Каждый день встречалась с мамой. Через две недели физически почувствовала, что антидепрессанты подействовали. Ложилась спать и сказала подруге: "Надо же, в один момент прошло жжение, и все тело расслабилось". Еще через пару дней прекратился поток негативных мыслей.

Я уезжала из Одессы на учебу в Будапешт в очень хорошем состоянии. Появились силы, и я снова почувствовала себя собой. Мы с одногруппницей из Голландии начали снимать короткометражный фильм о человеке, который работает отпугивателем птиц в аэропорту. Я успевала делать много дел каждый день и чувствовала себя на подъеме.

Через месяц симптомы стали возвращаться. Сил снова не было. К счастью, съемки к тому моменту уже закончились, и я целыми днями сидела в квартире. У меня была маленькая комната с белыми стенами, светлой кроватью и круглым светильником с золотой гирляндой внутри. Я взяла у одногруппницы гитару, и все время играла – "Кукушку", "Странную сказку" и "Печаль" Цоя. Гитара звучала звонко, музыка накладывалась на мое состояние, и меня это отвлекало.

Я вспоминала свою жизнь и поняла, что уже давно депрессии чередуются с состояниями душевного подъема. Разговаривала с психиатром по скайпу, и она изменила диагноз на биполярное расстройство. Сказала, что мне нужно срочно уезжать из Будапешта и ехать в реабилитационный центр. Я купила билет в Киев. Учебу пришлось бросить.

Следующий месяц я провела в частном реабилитационном центре. В основном, там живут нарко- и алкозависимые люди, меньшая часть – те, кто лечится от тревожных расстройств. Месяц там стоит 1000 евро. За меня заплатили родители.

В центре был четкий график. Встаешь в 7 утра, завтракаешь, делаешь зарядку, принимаешь таблетки. Потом психотерапевтическая группа, обед, сон, снова группа, ужин. Вечером – фильм или книга. За месяц такой жизни я более-менее пришла в себя.

Потом два месяца жила у подруги. Просто ела, гуляла, занималась йогой, помогала подруге с ребенком, медитировала, по чуть-чуть общалась с людьми. Начала искать работу, но не бралась за крупные проекты, на которых нужно сильно концентрироваться.

Только через год я почувствовала, что возвращаюсь к себе. Я очень люблю Тома Йорка и Radiohead. Как-то утром включила какую-то их песню и поняла, что мне снова нравится слушать музыку. Она не просто играет где-то на фоне, как обычно. Я слушаю ее и слышу. Такого уже давно не было.

Постепенно возвращался вкус к жизни. Я начала много смеяться и шутить. Почувствовала, что снова хочу работать на полную силу. Как раз в этот момент мне предложили снимать полнометражный фильм о войне на Донбассе и посттравматическом синдроме, и я согласилась. В декабре 2019 года мы начали подготовку к фильму. Через пару недель начнутся съемки.

Уже больше двух лет я продолжаю пить препараты и наблюдаться у психиатра. Депрессивные эпизоды сократились до трех дней. Я знаю, что в это время мне нужно просто лежать. Прошу друзей звонить мне каждый час или приехать, если есть возможность.

Каждый раз я жду, когда появится желание что-то сделать – помыть посуду, надеть носки, сходить в душ. Я называю это "импульс". Когда чувствую его, встаю, и действие за действием разгоняю себя до нормального состояния. Но пока импульса нет, смысла заставлять себя что-то делать тоже нет.

Я знаю, что депрессивный эпизод может наступить в любой момент, и стараюсь к нему подготовиться. Например, я переехала в новую квартиру и пыталась успеть сделать там ремонт до того, как впаду в депрессию. У меня дома всегда чистая посуда, застеленная кровать, накормленный кот и есть минимальный запас еды. В такой обстановке мне легче переживать свое состояние.

Гипомании я тоже отслеживаю. Бывает, например, получаю деньги за проект, иду по городу и чувствую себя хозяйкой мира. Стараюсь себя осадить: ты не хозяйка мира, ты просто получила зарплату, и нужно ее адекватно распределить. А не идти в ресторан, покупать дорогое платье, делать татуировку и потом сидеть без денег.

Я воспринимаю мир то в черных красках, то восторженно. В депрессии все кажется опасным. Жара пугает, метро тоже. Заходишь в магазин, и продавщица выглядит грубой и отталкивающей. Квартира становится крепостью, в которой неприятно находиться. Просыпаться противно. В гипомании или нормальном состоянии мир кажется прекрасным, люди – красивыми или как минимум интересными.

Конечно, диагноз изменил мою жизнь. Помимо медикаментов, я уже два года занимаюсь медитацией, стараюсь соблюдать режим сна. Если сплю меньше девяти часов, на следующий день буду чувствовать себя разбитой, а к вечеру может начаться истерика. Если выпиваю алкоголь, знаю, что впереди ждут два дня грустного тревожного похмелья. Не могу доводить себя эмоциями до исступления, принимать вещества. Не могу пренебрегать своим телом и его желаниями. У меня просто нет выбора, кроме как беречь себя. Иначе я скачусь в ментальное расстройство.

Я стала по-другому относиться к людям. Сейчас я знаю, что за чьей-то улыбкой, розовыми волосами и цветными лосинами может скрываться совсем другая история – постоянная тревога, страх, навязчивые мысли и желание умереть. И наоборот, если кто-то кажется угрюмым или неприятным человеком, возможно, вы видите симптомы его болезни, а не его самого. Я научилась это видеть и отделять.

Сейчас мне 30. Позади – шесть лет болезни и реабилитации. Я знаю, что это еще не конец. Психиатр как-то сказала, что полная реабилитация занимает около трех лет. Тогда меня испугал этот прогноз. А сейчас я, наоборот, рада. Может быть, я выйду в полную ремиссию к 32, 33 или даже к 35 годам. Но это намного, несравнимо лучше, чем жить и не знать, что со мной происходит. Чем до старости думать, что я ужасная, и мир ужасный. Это все равно, что не лечить воспаление легких и думать: оно – это и есть я.

В моей практике был случай. Школьной учительнице внезапно пришла в голову идея переделать школу в большой магазин. Каждому преподавателю она придумала работу по профилю: математик будет бухгалтером, физрук – грузчиком и так далее. Прямо во время урока она взяла пачку бумаги и начала ходить по кабинетам. Требовала, чтобы коллеги написали заявления, ведь нужно побыстрее договориться с властями. Преподаватели вызвали скорую. Когда учительницу вели в машину, она пела строчку из романса Малинина "А в комнатах наших сидят комиссары, и девочек наших ведут в кабинет". В больнице учительница пришла в себя, поняла, что наделала, и пыталась покончить с собой.

Это – пример состояния мании, в которое впадает человек с биполярным расстройством. Второй полюс расстройства – глубочайшая депрессия вплоть до самоповреждений и попыток суицида. Между фазами могут проходить дни, недели, а иногда – месяцы и годы.

В 2019 году ВОЗ приняла новую классификацию болезней – МКБ-11. Она вступит в силу в 2022 году. По ней, биполярное расстройство разделяют на два типа. При БАР первого типа у пациента чередуются мании и депрессии, при втором – гипомании и депрессии или субдепрессии.

Человек в гипомании – постоянно в приподнятом настроении, мало спит и много успевает, тратит больше денег, чем обычно, чаще курит, пьет много кофе и алкоголя. У него много интересных творческих идей. Девушки в гипомании вызывающе одеваются и становятся гиперсексуальными. Флиртуют и кокетничают. Мужчины тоже могут ярко одеваться и часто делают необдуманные покупки.

Депрессия при БАР второго типа не такая глубокая, как при первом. Пациенты воспринимают ее как плату за энергичный период и просто пережидают. Почти никогда не идут к психиатрам.

Гипомания и мания всегда начинаются без причины. Это отличает их от периодов приподнятого настроения, которое бывает у всех людей. Конечно, пациенты стараются рационализировать свое состояние. Говорят: сейчас хорошая погода, светит солнце, деревья зеленые. Но ведь никто не будет курить сигарету за сигаретой, пошло шутить и почти не спать из-за хорошей погоды.

Перед тем, как поставить диагноз БАР, психиатр собирает анамнез. Сначала исключает все возможные органические причины. Если у пациента перепады настроения, и при этом он жалуется на сильную головную боль, я предположу опухоль мозга и отправлю его на томографию. Если постоянно повышена температура – подумаю об инфекциях. Бывает, человека на прием приводят родственники. Говорят, что иногда у него резко меняется настроение. При личной беседе он рассказывает: "Понимаете, доктор, я много работаю и, чтобы хватало энергии, использую кокаин". В таких случаях, конечно, мы не можем говорить о биполярном расстройстве.

Я всегда подозреваю БАР у пациентов с депрессией. Спрашиваю, бывали ли у них беспричинные перепады настроения. Иногда от 50-летнего мужчины можно услышать целую историю болезни, о которой он не подозревал: "Десять лет назад я бросил жену с ребенком и женился на другой девушке. Снова развелся и женился, заодно купил два дома. Дальше был период затишья, а потом я все бросил, уехал за границу и путешествовал автостопом. Теперь у меня депрессия, я не хочу жить". Истории могут быть и менее яркими. Человек, например, вспоминает, что год назад в течение нескольких дней чувствовал прилив энергии – перекрасил все стены и передвинул мебель дома, начал общаться с друзьями, о которых давно забыл.

Если в истории жизни есть хотя бы один эпизод с симптомами мании или гипомании, я очень аккуратно назначаю антидепрессанты. Пациентам с БАР нужно принимать так называемые стабилизаторы настроения. Иначе из депрессии они могут перепрыгнуть в манию.

Обычно после первого эпизода биполярного расстройства психиатры рекомендуют пить медикаменты год-полтора, после второго – два-два с половиной года, после третьего – как можно дольше.

Кроме лекарств, пациентам с БАР рекомендуют когнитивно-поведенческую психотерапию. Терапевт учит их контролировать свое состояние – вести дневник настроения, использовать технику самоописания. Важно соблюдать режим сна и отдыха, заниматься спортом. Не стоит ходить, например, на дискотеки – это может спровоцировать маниакальное состояние.

Сложно сказать, можно ли раз и навсегда вылечить биполярное расстройство. Это хроническое рецидивирующее заболевание. Иногда оно прогрессирует, и БАР второго типа может перейти в первый. Иногда остается на одном уровне. Но если лечить болезнь, можно добиться ремиссии на год, пять, десять лет. Это много, а учитывая, что после 50-60 лет проявления БАР угасают, симптомы могут никогда не вернуться.

У биполярного расстройства есть один плюс. Из каждого эпизода пациент выходит с небольшими потерями. После приступов, например, шизофрении человек меняется психически – становится менее эмоциональным и целеустремленным, более апатичным и пассивным. Даже самая глубокая и беспросветная депрессия при БАР лечится, и человек продолжает жить дальше в нормальном состоянии. Часто именно нормальное состояние становится для него открытием.