Истории
Чувство бездны.
Что заставило режиссерку Марысю Никитюк снимать фильм о раке
Автор: Оксана Савченко
ИСТОРИИ
Чувство бездны. Что заставило режиссерку Марысю Никитюк снимать фильм о раке
Автор: Оксана Савченко
Фото: Евгения Павленко
Фото: Евгения Павленко
Закончились съемки ленты "Я, Ніна". Название – производное от имени: в основе сюжета биографические истории телеведущей Янины Соколовой и других людей, которые столкнулись с онкологией. Этот фильм – один из пазлов большого мультимедийного проекта Соколовой. В него Марыся Никитюк включилась не сразу.

Сценарий фильма выиграл 11-й питчинг Госкино, и вначале планировалось, что картину будет снимать другой режиссер, но у него что-то не сложилось с создателями проекта. Никитюк показали сценарий. Она прочла, сказала, что стоит написать новый. В процессе работы ей предложили стать режиссером фильма.

Это ее второй полный метр. Первым была картина "Коли падають дерева", прошедшая через десятки кинофорумов и получившая несколько международных и украинских наград. Пока ни критики, ни публика не успели увидеть "Я, Ніна" и говорить о его достоинствах и недостатках рано. Поэтому беседуем о том, как эта работа повлияла на саму режиссерку.

Встречаемся с Марысей на Подоле. Магнолии уже цветут, на улице стоит дубарь. Микс весны и осени – как душевный раздрай, когда и весело, и грустно одновременно. Как тот благословенный период жизни человека – когда он понял, кто он, но еще молод. Силен. У него уже есть опыт. Он знает вкус потери и научился ценить то, что есть. Марыся говорит, что поняла для себя одну важную вещь: человек всегда живет один день. Что это означает и как она к этому пришла?
Что было
Одно из ранних воспоминаний Марыси – она маленькая сидит в малиннике. По двору бегает перепуганная бабушка и громко ее зовет. Девочка сидит в засаде и молчит, пока насмерть перепуганная бабушка не находит ее. Тогда было важно получить внимание любым способом.

Фото: Евгения Павленко
Фото: Евгения Павленко
Что было
Одно из ранних воспоминаний Марыси – она маленькая сидит в малиннике. По двору бегает перепуганная бабушка и громко ее зовет. Девочка сидит в засаде и молчит, пока насмерть перепуганная бабушка не находит ее. Тогда было важно получить внимание любым способом.
Другое – ей десять лет. Родители прогорели с бизнесом. В 90-е каждый предприниматель был под прицелом бандитских бригад. Собрав последние $700, родители отправляют дочь в Италию по итало-украинской программе, в которой украинских детей-чернобыльцев берут на время в итальянские семьи. Марыся к тому моменту знает английский. Девочка летит в Италию одна, имея весьма условное представление о стране.

В аэропорту ее встречает семья, с виду ромы, которые ей приветственно машут. С английским в Италии туго. Его никто не знает. Гугл-переводчиков еще нет. Итальянцы об Украине знают четко лишь одно – что там был Чернобыль и что Андрей Шевченко украинец. Поэтому какое-то время местные дети играют с Марысей в игру – подбегают к ней с пейджером, потом с ужасом и криками отбегают подальше. Что это за игра Марыся понимает только со временем – на самом деле, это такое издевательство, дети пейджерами "меряют" уровень радиации, которой "заражена" девочка из Украины.

Потом Марыся подружилась с семьей, провела в Италии с перерывами несколько лет, выучила итальянский. А в 14 лет вернулась из очередной поездки в Италию с пирсингом в ухе и розовыми волосами. На дворе стоял 2001-й. В то время на киевских улицах можно было еще получить по лицу за фенечки из бисера на руке. Ну а розовые волосы – были за гранью. Сейчас на пирсинг так же, как и на цвет волос, не обращают внимания даже старушки, а тогда народ на улицах от девочки с розовыми волосами шарахался.

Третье воспоминание – она подросток, идет с репетиторкой по пустой улице Троещины. Она ее за что-то отчитывает, Марыся что-то громко кричит в ответ. Репетиторка не выдерживает и говорит то, что говорили тысячам в нашей стране в разное время: "Не кричи. Що люди скажуть?!" Марыся оглядывается: улица – пустая.
Без кожи
Путь Марыси к успеху был, что называется, тернистым. Прозу писала с 13 лет. По первому образованию она – журналист. Увидев спектакль Эймунтаса Някрошюса, увлеклась театром и решила стать театральным критиком. Закончила соответствующий факультет в Карпенко-Карого. Создала свой театральный портал. За нелестные рецензии некоторые актеры обещали плюнуть ей в глаз – в Украине к театральной критике относятся, мягко говоря, нервно. Способы борьбы с социумом она пробовала разные.

Фото: Евгения Павленко
Фото: Евгения Павленко
Без кожи
Путь Марыси к успеху был, что называется, тернистым. Прозу писала с 13 лет. По первому образованию она – журналист. Увидев спектакль Эймунтаса Някрошюса, увлеклась театром и решила стать театральным критиком. Закончила соответствующий факультет в Карпенко-Карого. Создала свой театральный портал. За нелестные рецензии некоторые актеры обещали плюнуть ей в глаз – в Украине к театральной критике относятся, мягко говоря, нервно. Способы борьбы с социумом она пробовала разные.
– На каком-то этапе мне стало больно жить,– говорит она. – Я подумала, какого хрена? Наращу-ка я себе кожу. И стала абстрагироваться – на это смотреть не буду, с теми людьми общаться не стану, никого к себе не подпущу, буду закрытой. Полгода так делала. А потом поняла, что начинаю меняться как личность, которая занимается творчеством. Что как раз вот эта моя способность пропускать через себя и быть без кожи, помогала мне чуть больше видеть. Это мой профессиональный навык – пропускать через себя чуть больше, чем другие. И если я этот навык утрачу ради психологического здоровья, не смогу дальше функционировать как художник. Я должна быть медиатором, в этом и состоит моя работа – пропускать боль и радость через себя. Но сильные эмоции надо правильно сублимировать в историю. С одной стороны, надо быть без кожи, чтобы существовал твой творческий механизм, а с другой стороны, этот творческий механизм и защищает меня, потому что я не в кровь себе боль пускаю, а перенаправляю на страницы.

Затем как сценарист пришла в проект "Україно, Goodbye!", в рамках которого было снято 25короткометражек на злободневные для Украины темы. То, что получалось по ее сценариям, ей не всегда нравилось. И тогда один из продюсеров предложил ей попробовать самостоятельно снять кино. Марыся стала оттачивать режиссерское ремесло на коротком метре.

Фраза на пустынной улице "Що люди скажуть?" войдет в ее полнометражный дебют "Коли падають дерева", который попадает на конкурс престижного Берлинале. Оказаться с фильмом на этом фестивале уже большая удача для режиссера. Впоследствии "Дерева" побывают на сорока кинофорумах, четыре из которых класса "А". Потом у Марыси случится срыв.
– Мы снимали "Дерева" очень сложно физически. На убой. Иногда и по 20 часов в день. У нас был сериальный темп, но при этом качество хорошее. Я настолько много вложила личных эмоций и физических усилий в этот проект, что два года после этого болела. И вот я приезжаю в Берлин, смотрю – вроде что-то происходит – дорожки, зрители… А я ничего не чувствую. Или стою, смотрю на мост Голден Гейт в Сан-Франциско– хм, такой же, как у нас Северный, только красный. Или перед тобой океан – ты такая, хм, океан, подумаешь. В Техасе я познакомилась с Элайджи Вудом – прикольно же. Много интересных событий со мной происходило, к которым я никак не могла подключиться эмоционально. Я испугалась, что мне плохо, хотя должно быть хорошо. Это длилось где-то полтора года.
Алевтина
Мы сидим на лавке, курим и говорим о раке. С онкологией прямо или косвенно сталкивается почти каждый человек. В случае Марыси – это была Алевтина, ее психолог.

Фото: Анастасия Рожинская
Фото: Анастасия Рожинская
Алевтина
Мы сидим на лавке, курим и говорим о раке. С онкологией прямо или косвенно сталкивается почти каждый человек. В случае Марыси – это была Алевтина, ее психолог.
– Она скрывала, что больна, – рассказывает Марыся. – Сгорела за две недели, и для меня это было очень болезненно. Я была у нее на приеме, а через две недели сидела дома, скролила Фейсбук и тут появляется в черной рамочке моя психолог, с которой я общалась семь лет. И дочка ее пишет – через два дня прощание. Меня поплавило в говно.

– Как думаешь, почему, когда человек для тебя неожиданно умирает, появляется чувство вины? У тебя оно было?

– Да. У меня первая мысль возникла – что мы, клиенты, ее добили. Она была крутым профессионалом и человеком большого сердца. Поэтому после ее смерти так много людей и пришло попрощаться. У меня с ней были моменты на последних сеансах, когда я ей что-то говорила, а у нее слезы появлялись– я думала, может, ей меня жаль, человек не в ресурсе. Я не знала, что она больна. Более того, она покашливала, она очень похудела, а я думала – ой, как хорошо похудела, человек на диете. Такое…

– Если бы ты успела сказать ей что-то важное, чувство вины было бы меньше?

– Проблема в том, что у меня с этим как раз очень хорошо. Мои друзья, которые тоже к ней приходили как к психологу, соблюдали профессиональную дистанцию. А я ее через три года перешагнула – обнималась с ней, писала каждый день, звонила, и когда за границей была тоже. Она была моей опорой, несущей стеной. Мне друзья говорили: "Это непрофессионально, тебе надо поменять психолога". – Да, непрофессионально, возможно, нужно поменять психолога, но мне было хорошо с ней, я ее любила и мне пофиг, профессионально это обниматься со своим психологом или нет.

На протяжении семи лет я разговаривала с этим человеком. И вдруг ее больше нет… Я выходила на улицу, бродила, вела с ней бесконечный внутренний диалог, а однажды утром обнаружила себя у разрушенного дома. Как я там оказалась, я не помнила. При этом я не пила ничего, не принимала… Я поняла, что со мной что-то не то происходит. Я не могу прожить эту смерть…

Из состояния тоски и тревоги Марысе помог выйти проект "Я, Ніна", вернее люди с онкодиагнозом, которые стали прототипами героев будущего фильма. Но обо всем по порядку.
"Я, Ніна"
Любое кино соткано из опыта режиссера, оператора, художника, продюсера. Иными словами, всей съемочной группы. От каждого человека есть толика влияния на то, каким будет фильм. Тем более, если тема такая драматичная. Каков рак, что он делает с человеком, как испытывает его на прочность – ответ чаще можно получить из фильмов. В жизни с этой болезнью – у каждого своя очень индивидуальная история. Да и переболевшие редко об этом говорят, в собеседники чаще выбирая таких же, как они людей в ремиссии.

Фото: Анастасия Рожинская
Фото: Анастасия Рожинская
"Я, Ніна"
Любое кино соткано из опыта режиссера, оператора, художника, продюсера. Иными словами, всей съемочной группы. От каждого человека есть толика влияния на то, каким будет фильм. Тем более, если тема такая драматичная. Каков рак, что он делает с человеком, как испытывает его на прочность – ответ чаще можно получить из фильмов. В жизни с этой болезнью – у каждого своя очень индивидуальная история. Да и переболевшие редко об этом говорят, в собеседники чаще выбирая таких же, как они людей в ремиссии.
Спрашиваю у Никитюк, сколько у нее стоит сценарий полного метра.

– Моя стандартная цена и все об этом знают –$20 000, –отвечает она. В этом ответе есть определенная смелость, потому что вот так напрямую о цене за сценарий или гонорар за фильм у нас вообще не принято говорить.

Сценарий Марыся писала год. Предварительно проводила документальное исследование темы. Навык, почерпнутый еще в то время, когда она занималась театром и писала пьесы.

Существует такое направление – докудрама, в основе которой интервью со свидетелями или участниками событий.

– Я договорилась с Яниной, что надо расширить информационную базу по раку и найти дополнительные истории для сценария из жизни разных людей. Три месяца брала интервью, опросила примерно 40 человек. Спрашивала об анамнезе, о том, как человек попал в диагноз, как переживал это. Часть сценария базировалась на личной истории Янины, а часть – на базе прототипов.

Съемочную группу консультировали врачи-онкологи. Они же снялись в сцене с операцией по удалению опухоли. Эту сцену снимали три часа.

По словам Марыси, поначалу она думала привлечь к съемкам людей, которые больны раком или болели им и сейчас находятся в ремиссии. Но полностью воплотить задуманное оказалось невозможно.
И вот я приезжаю на Берлинале, смотрю – вроде что-то происходит – дорожки, зрители… А я ничего не чувствую.
– Кандидатов приглашали на кастинг, –рассказывает режиссерка. – Они соглашались, затем часть не приходила. Они извинялись, писали, что поднялось давление, называли еще какие-то причины. И стало понятно, что не надо этих людей гробить съемками, снова заставлять переживать травматический опыт.

Но были исключения. В фильм вошли и люди в ремиссии, и даже те, кто только закончил лечение. Однажды на кастинг пришла, высокая и очень худая девушка.

–Красивая, странное такое лицо – как я люблю, – вспоминает Марыся. – Очень коротко стриженная и худая. Смотрю, думаю – блин, как баба подготовилась! Постриглась! И прямо очень подходит на роль. Мы решили ее утвердить. Спросили, как она относится к нашей теме? – А она в ответ: "Вообще-то, я лечусь". У нее тогда была последняя химия. Сейчас вроде все хорошо. Ей 28 лет… Еще я нашла чувака – Юру Коберника – он стал прототипом героя фильма Антона Бессмертного. В реальной жизни Юра сам себя вылечил от рака. У него была лимфома Ходжкина и при этом резистентность к химии. Было это то ли в 2013-м, то ли в 2014-м, когда в Украине еще не было лицензии на иммунотерапию. Юра через интернет на разных специализированных англоязычных врачебных форумах стал читать исследования. У него была неагрессивная форма рака и соответственно запас времени был. Год он изучал эту тему. Выучил терминологию, подтянул английский. Начал списываться с врачами, нашел российского чувака, который на эту тему записывал подкасты. Списывался с зарубежными врачами, консультировался. В итоге привозил себе контрабандой иммунку для лечения, в этом нет ничего противозаконного – просто она тут не лицензирована. И выздоровел!

Спрашиваю, это будет фестивальное кино или зрительское для широкого проката? Марыся говорит, что это будет арт-мейнстрим. Для справки, арт-мейнстрим – модное понятие и относительно новое. Это –симбиоз двух разных направлений артхауса и мейнстрима, фестивального кино для узкого круга ценителей и популярного. То есть сочетание несочетаемого. Например, "Нимфоманку" Ларса фон Триера можно смело отнести к арт-мейнстриму.

– У нас история непростая, – объясняет Марыся. – Сама по себе тема довольно сложная. Истории про СПИД классные снимают – "Джиа", "Даласский клуб покупателей" – но я бы не сказала, что эти фильмы рассчитаны на широкую зрительскую аудиторию. Рак – травматичная тема – мы пытались балансировать между темой и эстетикой. В любом случае, строился фильм таким образом, чтобы в финале был катарсис и была надежда. От законов драматургии никто не уходит. Чтобы человеку дать надежду – ее вначале надо отнять.
Будто смерти нет
Марыся считает, что в большом городе теряется ощущение смерти. Здесь существует культ молодости и красоты – "все ведут себя так, будто никто никогда не умирает". Маркетинг продает молодость и секс. Но никто не продает, например, достойную старость. Все боятся смерти и предпочитают делать вид, что ее нет.

Фото: Анастасия Рожинская
Фото: Анастасия Рожинская
Будто смерти нет
Марыся считает, что в большом городе теряется ощущение смерти. Здесь существует культ молодости и красоты – "все ведут себя так, будто никто никогда не умирает". Маркетинг продает молодость и секс. Но никто не продает, например, достойную старость. Все боятся смерти и предпочитают делать вид, что ее нет.
– Вместо того, чтобы видеть ее, анализировать, травмироваться и проходить этот этап – мы закрываем на это глаза. Тема же рака обрастает иногда настолько дремучими заблуждениями, что кажется, мы живем не в информационную эру, а во времена, когда люди верили в то, что ведьмы могут вызвать дожди и болезни.

– Что тебя удивило во время работы над фильмом?

– Предубеждения, которые существуют в обществе о больных людях. Сейчас это проявляется меньше, но в 2010 году были случаи, когда онкобольным не подавали руки – боялись заразиться через рукопожатие. Или не произносили название болезни вслух. Мне одна девочка рассказывала, как ей другая говорила: "У вас же это на Р?" Не могла сказать "рак". Еще какие-то люди мыли руки после ребят. Много историй о том, как родственники перестают общаться, друзья, как уходят мужья или жены. Какие-то стремные такие вещи происходят. Будто смерти нет. А если с кем-то она происходит – человек думает свалю-ка я побыстрее. Одной из наших прототипов бывший муж так и сказал: "Я на раке не женился". Но, конечно, есть много других историй. Когда близкие остаются с заболевшим до последнего. Была история о Наташе Барской и ее муже, они знакомы со школьных лет. Ей врачи сказали – пока будет палиативка, будешь жить. То есть, она всю жизнь должна принимать лекарства. И ее муж ушел работать дальнобойщиком, чтобы зарабатывать на терапию. Она его месяцами не видит, он зарабатывает. Это большая любовь. И эта история очень вдохновляет. Мы взяли ее в кино. Хотим показать разные стороны жизни с этим диагнозом. Основной посыл фильма состоит в том, что даже если очень хреново, нужно собраться и жить дальше. Лозунг проекта "Варто жити" – мне очень близок.

– Ты что-то новое для себя поняла в процессе работы?

– Меня восхищает человеческая способность выжить. Чтобы не сломаться и пройти через это, надо иметь определенный набор качеств, нужно "нарастить себе хребет". Человек, которому это удается, приобретает очень качественное ощущение жизни и времени.
Если закладываться на то, что завтра у тебя может не быть, ты совсем иначе пьешь кофе, иначе, звонишь друзьям и бежишь с ними обниматься.
– По-твоему, осознание, что ты умрешь, может изменить качество жизни?

– Да. После знакомства с этими людьми, мне стало стыдно. У меня же все более-менее норм, есть нюансы, но я здоровый человек, у меня тут родители, сестра, кошка... И вот ты делаешь интервью с человеком, у которого рак. Спрашиваешь, о чем он мечтает – а сам в этот момент думаешь: "Вот бы мне Оскара..." Человек отвечает: "Я кофе хочу, три года не пил. Дай мне свой кофе, я понюхаю". И ты даешь ему этот свой кофе, смотришь, как он его нюхает и тебе дико стыдно… И вдруг ты осознаешь, что вся жизнь – это всегда один единственный день. И этот день состоит из мелочей, которые и являются базовыми: завтрак, кофе, прогулка, работа. Ты по привычке не замечаешь эти мелочи и думаешь, что завтра-послезавтра, двадцать-сорок лет у тебя в запасе есть, когда-нибудь потом ты успеешь ощутить жизнь по-настоящему. Но, если закладываться на то, что завтра у тебя может не быть, ты совсем иначе пьешь кофе, иначе, звонишь друзьям и бежишь с ними обниматься.

По словам Марыси, раньше для нее было важно, чтобы человек горел идеей. А вот как можно гореть жизнью, было непонятно. Во время съемок наступил экзистенциальный момент, когда на очередное интервью пришел человек. Он перенес рак и настолько "горел жизнью", что казался человеком-солнцем – "возле него мурашки по телу ходили".

– После этого я поняла, что гореть можно не только идей или искусством, а помощью другому человеку. Да даже себе. Более того, помогая себе, проживая свою жизнь более осознанно, ты можешь вдохновить других – чтобы подняться и идти дальше. И меня это так душевно подняло. Я поняла, каким хочу сделать фильм – это будет ода жизни, несмотря на диагноз.

Во время работы над проектом ее уныние ушло. А ясное осознание простой формулы – что человек всегда живет один день и от него зависит, каким он будет, вопреки и несмотря ни на что – осталось.
Дата: 22.05.2021

Верстка: Анна Андреева


© 2021 Все права защищены.

Информационное агентство ЛИГАБизнесИнформ

[email protected]