Мы встречаемся в одном из киевских кафе, расположенных в кинотеатре. Катерина только что дала очередное интервью. Она не выглядит ни раздраженной, ни усталой. На лице нет косметики. Одета в простое черное платье. Лоб прикрывает челка, делающая ее немного похожей на студентку из фильмов французской новой волны.

Горностай родилась в Луцке в семье психологов. Выросла в Киеве, на Нивках. В кино пришла из науки. После школы училась на биолога в Киево-Могилянской академии, одновременно работала лаборантом в Институте генетической и регенеративной медицины. Три года. Расспрашиваю о работе в лаборатории.

– Это очень крутой институт, специализирующийся на клеточной биологии, – объясняет она. – Например, мы там занимались искусственным оплодотворением мышей для того, чтобы вывести "зеленых" грызунов.

Катерина объясняет, каким именно образом выращивались зеленые мыши, которым каким-то там способом вживлялся ген медузы. Я понимаю лишь сотую долю из того, что она говорит об эксперименте. В итоге задаю вопрос по существу:

– Зеленая мышь родилась?

– Конечно, – кивает Катя. – Только она не зеленая по цвету, но под ультрафиолетовой лампой можно увидеть перелив зеленого в глазах. Смысл в том, чтобы после трансплантации стволовых клеток "зеленой" мышки, эти реагирующие на UV-свет клетки стали маркерами в теле обычной мышки и мы видели, как они распространились в организме.

– А как эту мышь звали?

Вздох и пауза.

– Никак. С мышами тяжелая история.

– Погибли?

Кивок головой:

– Для меня это была отдельная травма. Ты их никак не называешь, чтобы не привязываться.

После окончания биологического факультета Катерина Горностай поступила в ту же Могилянку на магистратуру журналистики. Во время учебы поняла, что больше интересуется кино. Нашла по интернету Школу документального кино и театра Марины Разбежкиной и Михаила Угарова в Москве. Поступила. Училась в 2012-2013 годах.

Во время учебы работала монтажером на проекте "Реальность" Павла Костомарова и Александра Расторгуева. Некоторых ее учителей уже нет в живых. В 2018-м умер идеолог движения "Новая драма" Михаил Угаров. В том же году был убит российский режиссер-документалист Александр Расторгуев. Он погиб вместе с коллегами в Центральноафриканской республике, где снимал фильм о деятельности "Группы Вагнера".

Когда началась Революция достоинства, Горностай вернулась в Киев и принялась снимать Майдан. В 2014 году в сети были опубликованы ее "Письма с площади", которые во время революции она писала подруге. Письма – как свидетельства событий. Ее учитель Марина Разбежкина о такого рода корреспонденции говорила: "Найденная во время съемок пачка писем с фронта объяснила мне про войну гораздо больше, чем все книги о ней же". Катины письма тоже могут объяснить о Майдане больше, чем книги.

В одном из писем было о том, о чем трудно сказать словами, потому что любые слова окажутся неточны. А у нее получилось, когда она рассказала о родном деде: "И когда я легла назад в кровать – почувствовала на миг странную штуку. Но такую страшную. Я почувствовала деда. Как он сидит там. Видит темноту, слушает радио "Эра" или "Проминь". И как страшно ему, когда никого в квартире нет и включено радио. Когда мама на работе, Максим в школе, а мы с Димой неизвестно где (муж Катерины Горностай. – Ред.). А может и там, где корреспондент из радиопередачи сейчас и где этот железный грохот. И это бессилие. Еще глубже, чем то, в котором я".

Я расспрашиваю про деда. Выясняется, что он был агрономом. Умер в 2019 году, не дожив до 91 года. Вырос на Житомирщине, пережил голод, войну.

– Он застал Майдан уже будучи почти слепым, – говорит Катя. – Как раз сразу после Майдана, в 2014 году, мы вместе с ним переехали в дом под Киевом, который он никогда не видел. Новое место, которое дед осваивал только на ощупь. Там же он переживал войну (речь о войне на Донбассе. – Ред.). Я очень хорошо помню момент, как он сидит на диване и слушает по радио новости. Было 27 февраля, когда шло заседание совета в Москве, на котором что-то решалось по поводу ввода войск в Крым. 1 марта ввели войска. Это был страшный момент. Помню, как дед сидел и слушал, лицо у него становилось абсолютно потерянное и сосредоточенно-агрессивное. Когда был Майдан, он очень переживал из-за нас и прямо не мог лечь спать, пока мы с Димой не вернемся домой. Иногда это было допоздна. Иногда совсем допоздна. И для него это было психологически очень тяжело. Я знаю, как это – потому что, когда ты сидишь, смотришь стрим и знаешь, что там твои близкие люди, ты места себе не находишь.

Одним из преподавателей Катерины был, как уже говорилось, российский режиссер и драматург Михаил Угаров – идеолог движения "Новой драмы" и создатель Театра.doc (оппозиционный российский театр. – Ред.). В современной "Новой драме" работает негласное правило – для того, чтобы написать стоящую пьесу, надо не побояться снять с себя трусы (в метафорическом смысле). Не побояться рассказать о себе правду себе же – даже если она уродлива и сочится гноем. И самое тяжелое: надо не бояться выставить то, что получилось, на люди. Именно этому можно было научиться на лекциях Угарова.

– Покойный Михаил Угаров был специфическим человеком. Он вас не бесил?

– Не то чтобы бесил… Он меня раздражал тем, что я отчаянно пыталась ему понравиться. И этот процесс длился полгода, наверное. Он отчаянно меня не замечал. У него сформировался пул из десяти людей, которые всегда читали свои произведения. А на его предмете мы писали очень автобиографические тексты. Очень душевыворотные. Это был важный момент. Написать текст на своем очень болезненном материале. И на этом ты мог почувствовать причинно-следственные связи, которые важны для изучения драматургии. Мы же потом обсуждали эти тексты с чисто драматургической точки зрения. В этом и была вся прелесть. Ты мог написать самое гнусное о себе, но при этом-то разбирали драматургию, а не тебя.

– Что это дает?

– Во-первых, учит не осуждать себя, не осуждать другого, который тоже гнусные вещи делал. Во-вторых, не осуждать твоего будущего героя документального фильма, который может оказаться кем угодно. Упражнения Угарова сплотили нашу группу. Ты же слушал все эти истории. Ты всем сопереживал. Ты понимал, что ты со своим ужасным опытом, который тебя травмировал, не один. И если до этого ты был суперодиноким, то теперь понял, что все одиноки. И вот ты уже сочувственно это воспринимаешь, но спокойнее. Взращивается внутренний наблюдатель – субличность, которая отделяется от тебя и говорит: "Это очень больно, сочувствую, но как же красиво в плане драматургии".

Во время учебы Горностай сняла документальную курсовую работу "Между нами". Это очень личная история любви. В которой камера так близко приближается к героям, что можно почувствовать биение сердца автора. И услышать сквозь бытовуху и мелькание кадров глухой крик человека, оказавшегося на распутье. В этом кино столько сокровенного, что про Катю понимаешь главное – она человек настолько смелый, что не врет себе.

Признаюсь, что мне бы такое кино о себе зрителям было бы показывать страшно. Спрашиваю, боялась ли премьеры Катя. Она отвечает сразу, без паузы:

– Страшно и травматично. Поэтому "Между нами" нет в сети. Я так и не смогла – как автор – отделиться от себя – как от персонажа. Ситуация у меня была тяжелой, из-за нее я в Москву и уехала учиться. Мне этот фильм и сейчас сложно даже на компьютере пересматривать.

Одна из тем фильма "Стоп-Земля" – безответная любовь. Вечный вопрос:

– Безответная любовь это хорошо или плохо?

– Хорошо для становления личности. В фильме мне и об этом тоже хотелось сказать – что ты можешь с этим что-то сделать. Можешь ее (безответную любовь) трансформировать в новую для себя энергию. Поступить в университет на этой энергии, снять фильм. Иногда люди мучаются из-за этого – вот случилась безответная любовь, что делать? Ничего не делать, это самое прекрасное, что может произойти с человеком. Даже если без ответа. Это энергия такой силы – как термоядерная реакция. Тем более, в подростковом возрасте. Это может научить человека фотографировать, рисовать, писать рассказы, поэзию. Открывает многое.

– Практически все поколения подростков делали порезы на руках. В мое время в 90-е это делали. У вас в кино это происходит. Вы можете мне объяснить, зачем подростки режут вены?

В этот момент Катя показывает мне свою левую руку, на которой остался старый шрам от пореза. Пауза. Я показываю ей правую руку, на которой тоже остался еще более старый шрам. В этот момент мы смеемся. И в ее, и в моем случае это было сделано в подростковом возрасте. И точно не от несчастной любви или желания наложить на себя руки.

– Когда ты подросток, тебя захлестывает множество чувств, – размышляет Катя. – Это может быть просто душевная боль, вызванная неясно чем. Ты ее испытываешь и непонятно, что с этим делать. Тогда находятся какие-то простые способы ее преодоления. В моем случае в детстве я прокалывала себе уши иглой. Ты делаешь новый прокол в ухе и в этот момент чувствуешь себя намного спокойнее, потому что физическим способом убираешь ментальную тревогу. Я думаю, что такой self-harm – не столько потребность себе навредить, сколько желание попробовать себя и свое тело. Вообще, у меня есть теория, почему так происходит у подростков.

– Что за теория?

– Ребенок, когда рождается, получает мощный заряд жизненной энергии от матери, семьи. Когда становится подростком, отделяется от семьи. Среда там перестает быть питательной. Не потому что семья плохая, а потому что интересы уже в другой плоскости. Подростку надо искать другие источники энергии – друзей, занятия, которые нравятся. Найти это можно не сразу, а можно вообще не найти. В пубертатный период ты ближе всего стоишь к другой части жизни – к смерти. Потому что жизненный запас истончился от этих поисков. Тебе будто снова надо все выстраивать заново, но уже на своей энергии.

По словам Кати, обычно на съемочной площадке она сидит тихо, спокойно, больше слушает звук (как произносят реплики актеры), а не следит за съемкой. В плане камеры она полностью доверяет оператору Олександру Рощину. Руководит всем форматом второй режиссер (в "Стоп-Земле" на этой должности работал Денис Воронцов). Иногда его все принимали за главного режиссера. Катя говорит, что командовать ей неприятно и уточняет: "В том смысле, чтобы кричать: "Начали!"

Уточняю по поводу звука – как на этом можно строить режиссуру?

– Это немного шизофреническая работа, – улыбается она, – и это очень интересно. Кажется, для меня в этом и состоит режиссура. Мы долго и усердно готовимся еще до съемочного процесса: вместе с оператором, художником, актерами. Но уже во время съемок как будто все работает само собой. У меня есть сцена и в этой сцене есть разговор троих друзей, например. И, допустим, какую-то часть дублей мы тратим на то, чтобы актеры заговорили естественно, чтобы фальшь ушла, чтобы они, наконец-то, привыкли и расслабились.

Материала же намного больше накапливается, чем входит в фильм. Там много всяких попыток есть, много той же фальши в репликах у разных персонажей. Чтобы потом правильно все смонтировать, необходимо внимательно слушать на площадке и понимать, что у тебя есть хоть один дубль, где эта реплика получилась хорошо, а эту пока еще "не взяли", потому работаем дальше. И так с каждой репликой диалога, но снимаем же мы не репликами, а целиком. Поэтому я слушаю больше, чем смотрю.

Умение режиссерки слушать и слышать делает фильм "Стоп-Земля" отдельным явлением. Потому что внимательно вслушиваясь в других, ты вслушиваешься в себя, и открываешь все те чудесные, невыразимые и важные вещи, которые скрываются за повседневными делами. Слышать – особое искусство. Сложное.

Вообще, жизнь рефлексирующему человеку дается сложно. Отчасти фильм "Стоп-Земля" и об этом тоже. В какие условия таких людей не помести, они найдут, за что зацепиться и на чем заморочиться. Эта склонность – оборотная сторона таланта, который дан человеку то ли как груз, то ли как подарок.

Катерине Горностай удалось сделать кино, в котором будто ничего не происходит, но совершается то главное, едва ощутимое, что влияет на становление личности. Это история, посредством которой можно вернуться в свой собственный период взросления. Дважды войти в одну и ту же реку. Вновь ощутить ту огромность и красоту мира, который перед юным человеком разверзается пропастью. Когда любое, даже самое нежное дыхание жизни ощущается как сильнейший порыв ветра.

Камера "Стоп-Земли" фиксирует это состояние с такой убийственной точностью, что иногда смотреть больно. Потому что душа человека прозрачна и ее в обычной жизни не видно, а в фильме Горностай она будто прорисована со всеми своими изломами и трещинками. Такие режиссеры, как она, создают то особое, отдельное кино, вглядевшись в которое каждый может увидеть свой контур.