Я решил: сейчас или никогда. Нужно нарушить подписку о невыезде и бежать в Украину. Положил в рюкзак сменную одежду и немного долларов. Плотно поел. Сел в автобус и выехал из Минска к поселку на границе с Украиной. Была зима, снега выше, чем по колено. Вышел из автобуса и пошел пешком. Ночь, пурга. У меня был с собой компас, и я знал, что Украина на юге. Телефон выключил.

Шел и думал: пока я в Беларуси, то еще не сделал ничего противозаконного – не нарушил подписку. Пересек границу пешком и оказался в Украине. В лесу недалеко от Чернобыля. Очень устал, ноги задубели. Упал и не мог подняться. Мелькнула мысль: если засну, то умру. Увидел дерево и полз к нему метров десять, чтобы опереться и встать. Так было несколько раз. Длилось это много-много часов.

Когда понял, что надо валить? Когда меня выпустили из СИЗО под подписку о невыезде. Выбрал Украину, потому что знал: из России меня экстрадируют, а другие границы закрыты. Подумал: потом из Украины уеду в Польшу, а может, еще дальше. Поспрашивал у друзей, где жить в Киеве, и мне сказали: “Езжай. Будешь коливером”. Я спросил: “Кем?”. Первую часть слова я вообще не понимал – что такое “ко”, а вот про “ливер” знал – это печень.

Оказалось, что коливинги – это места, где молодежь живет по несколько человек. В Киеве это в основном квартиры в центре города. Моя – недалеко от Бессарабского рынка. У меня в распоряжении либо этот диван, либо тот, либо на балконе могу затусить. Это в любом случае лучше, чем в тюрьме. Почти все лучше, чем в тюрьме.

Митинги проходили каждый день. 15 августа должна была состояться самая массовая стела в Минске (митинг в центре города возле памятника-стелы. – Прим. Ред.). Я решил ехать и уволился с работы. Взял с собой только сменную одежду и бело-красно-белый флаг.

По дороге наблюдал, как свозили людей на альтернативную акцию – за Лукашенко. Позже увидел, как к стеле с четырех сторон сходились колонны наших. Я шел в числе первых и слышал, как какие-то пролукашенковские бабули кричат мне вслед: “Политическая проститутка!”.

Та стела казалась невероятной. Собралось где-то полмиллиона. На самом протесте никого не задерживали. У силовиков была схема: город засыпает, просыпается мафия. Каждый вечер после протестов по городу курсировали мусора и принимали тех, кто зазевался. Били прессу и медиков. Один раз сильно отметелили чувака, который раздавал цветы женщинам. Он еле живой остался.

В Минске мне было негде жить, поэтому я решил, что каждый день буду ездить на протесты в разные города. Курсировал между Минском, Гродно, Брестом. Везде незнакомые люди предлагали еду, помыться, даже деньги. Была атмосфера абсолютной любви.

Потом я безвылазно пробыл в Минске весь сентябрь. Ночевал на вписках. Через месяц решил поехать домой постирать вещи, нормально помыться, отдохнуть. Зашел в электричку – и будто попал в другой мир. Бабушки обсуждают, как будут закатывать помидоры, кто-то едет на рыбалку. У меня был шок. Я-то думал, вся страна очухалась. А тут: моя хата скраю, ничего не знаю.

Отдохнул и снова отправился на протесты. Через неделю мне позвонила мама и сказала, что к бабушке (а я у бабушки прописан) пришли мусора и спрашивают, какое отношение я имею к оппозиции. Потом они навещали всех моих родственников – спрашивали, где я и как со мной можно связаться. Пришлось сменить номер телефона.

Сначала хотел уехать в Польшу и попросить там убежище, но потом принял решение оставаться. В голове вертелось: “Это что же получается – я вышел, пошумел, а отдуваться будут другие? Так не пойдет”. Понимал, что по-любому попаду на Окрестина (тюрьма в Минске, расположенная в переулке Окрестина. – Прим. Ред.). Ведь я ходил на митинги и репостил в инстаграме петицию за отставку Лукашенко. Предупредил мать и попросил ее смириться.

Стал осторожнее. Спрятал флаг. Ездил на митинги в разные города. Если бы оставался все время в одном месте, меня бы приняли быстрее.

Взяли меня в октябре. Я тогда снимал квартиру в Минске. В тот день я пошел на митинг и перед выходом сказал друзьям: “Если меня убьют, пусть моим именем назовут переулок. А если посадят – принесите сигарет”. Выходит, накаркал...

Задержали во дворе, когда я возвращался. Не били. Везли в РОВД в бусике. Он был набит людьми. Кто-то сидел, кого-то скрутили. Мне сказали: “Не дергайся, и будешь живой”. Забрали мобильный телефон. Он был запаролен, но можно разблокировать отпечатком пальца. Пока мы ехали, я сгрыз кожу на пальце.

В РОВД нас оформили, описали вещи, со всех сняли кольца, ремни, шнурки. И отправили в “стакан”. Это бетонное помещение размером метр на метр, без окон. Нас было человек шесть, мы стояли, как пингвины. От духоты один чувак потерял сознание, и его забрали.

Потом нас в автозаке отвезли в Окрестина (одноименная тюрьма в Минске, со въездом в 1-м переулке Окрестина. – Прим. Ред.). Ехали стоя на коленях. Мусора били дубинками и ногами. Метелили тех, кто говорил на беларуском, кто модно или неформально выглядел. В общем, всех.

Из автозака нас вывели во внутренний дворик Окрестины. Никто ничего не объяснял и не представлялся. ОМОНовцы кричали, что они – цвет нации, а мы – биомусор. Мы стояли там долго – с глазами в пол, руками за спиной. Некоторых отводили в сторону и били. Тех, кто сопротивлялся, били так сильно, что они не доходили до камеры. Их сразу отправляли в больницу.

Где-то через час был финальный досмотр. Потом каждому выдали простыню и наволочку. Ни полотенец, ни зубных щеток, ни мыла. Развели по камерам.

Утром мне предъявили подозрение по статье административного кодекса “Несанкционированные массовые беспорядки”. Административное нарушение. Ничего страшного. Начали допрашивать. Вопросы одни и те же по кругу: “Как ты увлекся политикой? Когда? Почему голосовал за Тихановскую? Где живут твои друзья? На какие телеграм-каналы подписан?”. Отвечал уклончиво. Был готов сесть. Уже начинал узнавать, можно ли получить образование в тюрьме, чтобы не терять время зря.

Читайте также: Месть диктатора | "Лукашенко и кучка его отморозков". Как КГБ похитил Протасевича: попытка реконструкции

Дни в камере тянулись медленно. Мы ходили кругами, разгадывали кроссворды, читали книги. За 15 суток меня вывели на прогулку три раза. Мыться не водили ни разу.

Потом выпустили, но почти сразу снова задержали и предъявили уголовку – нападение на сотрудника МВД – это от 5 до 8 лет строгача. Я ничего такого не совершал! Требовал доказательств, но их не было. Мне не давали связаться с адвокатом и, в конце концов, дали государственного. Посадили в другое крыло Окрестины, в камеру для уголовников. Я начал терять надежду, что выйду.

Просидел в этой камере 15 дней. Последние трое суток сидел один. Это давило. Привык к сырой камере, к тому, что после подъема в шесть утра нельзя сидеть и лежать на мягком. Сидел на стуле, лепил шахматы из хлеба и играл сам с собой.

Меня отпустили под подписку о невыезде. Отдали вещи, кроме телефона. Чувак, который меня выпускал, пожелал больше сюда не попадать. В Окрестина попадались сотрудники, которые относились к арестантам нормально. Но я не буду о них рассказывать – это может навредить им.

Вышел на улицу – а там золотая осень, и так ох**нно на свободе. Очень хотелось курить. Подошел к парню, стрельнул сигарету. Чувствовал себя, как человек, который много лет пролежал в коме и вдруг очнулся.

Недели три я провел так: просыпался на съемной квартире в Минске и целыми днями смотрел в окно на птиц. Максимально кайфовал от еды и алкоголя. Почему-то осталась привычка ходить по квартире кругами, как по камере.

Мусора регулярно проверяли мое местонахождения и всегда знали, где я. От этого я начал параноить. Как-то увидел во дворе машину, и мне показалось, что это синий бусик ментов. Я полтора часа стоял неподалеку и ждал, пока он уедет. Оказалось, что это была новая машина соседа.

Потом появилась информация, что участникам митингов начали давать реальные сроки. Одной знакомой девушке – два года, парню – полтора. Я понял, что если меня вызовут на допрос, ни за что туда не пойду. Тогда я и решил, что пора сваливать из этого конченного государства.

Сознательно нарушил подписку о невыезде. Изучил маршрут, собрал необходимые вещи и смылся.

В Киеве сразу связался с правозащитниками и миграционной службой. И тем, и тем рассказал реальную ситуацию и попросил о помощи в сложившейся ситуации. Купил местную симку.

Больше месяца живу на коливинге. Других беларусов здесь нет. Рядом со мной 15 ребят. Большинству около 20-ти. Я чилю тут с ребятками, играю в плойку. Мне нравится, что нет утренних проверок, как в тюрьме, и исчезло ощущение, что надо мной висит дамоклов меч. Здесь все чувствуют себя свободными, можно спокойно говорить о политике.

Когда в Киеве начались митинги за освобождение Стерненко, я выходил на них понаблюдать. Мне понравилось, что полиция не лютовала. Никто не стрелял в людей, не бросал в них светошумовые гранаты. Протестующие не боялись – и это круто.

Понимаю, что мой образ жизни сейчас – временное решение. Поэтому стараюсь не обрастать вещами. Чувствую себя студентом, который приехал учиться далеко от дома.

Сейчас я нахожусь в розыске в Беларуси. Надеюсь, что моих близких в Беларуси не репрессируют за мой побег. Родители уже в возрасте, им тяжело поменять жизнь. К родственникам пока не приходили, только звонили.

Верю, что ситуация в Беларуси изменится. Вопрос только – когда. Думаю, что главное уже произошло – граждане ощутили, что система гнилая, поняли, что собой представляет Лукашенко. Его режим держится только на продажных людях – на тех, кому за лояльность обещают деньги и квартиры.

Хочу вернуться домой. Но это возможно только, когда власть в Беларуси сменится и с меня снимут обвинения.

Часто анализирую события последнего года и свои поступки. Греет мысль, что моя совесть чиста. Если бы жизнь можно было отмотать на десять месяцев назад, я поступил бы точно так же.

В Украине у меня статус туриста, я не могу находиться тут долго. Сейчас хочу уехать в Польшу. Буду подавать документы на карту поляка.

Post Scriptum

Пока готовилась публикация, герою этого рассказа удалось-таки уехать в Польшу. Последнее сообщение, которое мы от него получили: "Сейчас я в Варшаве, живу у беларуса, который перебрался сюда 20 лет назад. Хочу получить гражданство. Работаю пока декоратором – рисую заборы. Главное теперь накопить на планшет и комп. Чувствую себя фактически гражданином европейской страны”.